— Какие там годы — эпохи! — с благоговением подхватил белый конь, самый молодой из четвёрки.
— Ну да, — покосился на него рыжий. — Вот головой, видать, за столько эпох и поехал. Сам видел, как он разделился на несколько призрачных составляющих и гонялся за каким-то несчастным, пока тот не свалился без памяти. Тамошние привидения говорят, такое с ним случается регулярно: гнедому всё кажется, что недостаточно боятся и недостаточно уважают.
— Он за наездником тоскует, — подала голос чёрная кобыла. — С тех пор, как Жертвоприношение ушёл преподавателем в Конную Школу, у гнедого ни одной родственной души не осталось. Оба они были свихнутыми, если честно. Никогда их не понимала: что за интерес людей пугать? Так что теперь он за двоих старается, чтобы душе привычно было.
— И за наездником тоскует, и за работой, — добавил бледный конь. — Вот вы сейчас представьте: завтра не на защиту Земли отправляться, а продолжать стоять здесь, перед полными яслями, целые эпохи напролёт. Или торчать, как статуя, в Школе — живым символом на здании факультета имени себя и отгонять хвостом голубей. Или хуже того — попасть в наглядные пособия к студентам... А девчонки ещё и жалеть будут и заплетать в гриву розовые ленточки. Бр-р.
— О чём беседуем? Небось, решили устроить переворот и поменяться с нами местами? — весело осведомился входящий в стойло Смерть.
— Ни за какие коврижки! — содрогнулся рыжий и вкратце обрисовал ему ситуацию.
Всадник надолго задумался. Где-то через полчаса, потеряв всякое терпение, четвероногие опять потянулись к сену.
— Надо ему наездника вернуть, — вдруг заявил Смерть. Кони прекратили жевать и уставились на него с отвисшими челюстями.
— Ты, надеюсь, не собираешься просить Жертвоприношение возвратиться на прежнюю работу? — осторожно поинтересовался рыжий конь.
— Посмотрим на ваше поведение, — подмигнул ему Смерть и вышел из пристройки. Вскоре они услышали, как он чем-то загромыхал в сарае. Кони с опаской переглядывались и нервно переминались с ноги на ногу.
Через пару часов он вошёл, держа перед собой раскоряченную куклу в человеческий рост. Кукла изображала мужчину в голубой блузе, гетрах из пятнистого меха и широкополой соломенной шляпе, на плечи было наброшено старое одеяло Смерти. Рыжий с бледным переглянулись; чёрная кобыла, рот которой был набит сеном, хрюкнула от смеха и закашлялась.
— Ну как? — гордо вопросил Смерть. — Похож?
— Копия, — согласился рыжий. — Только платье с рюшечками было бы оригинальнее. И бантики над ушами.
— Темнота! — возмутился Смерть. — Самый моднячий этнический костюм!
— И где проживает несчастный этнос, вынужденный таскать на себе такое? — саркастически поинтересовалась кобыла. — И вообще, для чего это всё?
Смерть поправил капюшон и гордо улыбнулся.
— Вот не верите вы в мой гений, а зря. Сейчас этот клеенный пиноккио подсохнет, посадим его на гнедого — и пусть гоняет по всем американским прериям устрашённые души убитых бизонов — они его будут уважать со страшной силой. Ну, и разные живые души тоже пускай поразвлекаются, нечего бдительность терять. Я на эти дрова наложил пару мелких заклятий: гнедому будет казаться, что наездник с ним разговаривает. Лет на двести словарного запаса хватит, а к тому времени наш гнедой склеротик всё забудет и...
В этот момент белый конь, с интересом обнюхивавший куклу, споткнулся о поилку и врезался лбом в хрустнувшее тело. Голова куклы отломилась и отлетела в угол стойла, застряв в решётке полями шляпы. Все замерли. Белый издал мучительный стон и обмяк на месте.
— Да ладно, чего уж там... — пробурчал Смерть, придирчиво осматривая место излома. — К седлу прикрутим — даже страшнее будет. А у гнедого шея всё равно от старости не поворачивается, так что не заметит. Надеюсь.
Преемница
Всадники сидели у ограды Конной Школы и мирно курили. Вернее, курили все, кроме недовольного Чумы, расположившегося чуть поодаль: табачный дым плохо сказывался на бактериальных тельцах его крови.
— И долго ты ещё будешь присматриваться? — пустив тоненькую струйку дыма, спросил Голод у соседа. — В твоём возрасте даже как-то... неприлично.