— Неужели — всё?.. — прошептал он хрипло.
— Успокойтесь, уважаемый, — смущённо пробасил Война. — Мы не по работе здесь. Было одно дельце в Лондоне, теперь обратно возвращаемся.
Взгляд толстяка стал чуть более осмысленным, но дрожь в коленках не унялась.
— Да не дрейфь, приятель! — не выдержал Война. — Сказано ведь — не за тобой пришли! Тьфу ты, и вообще ни за кем! Мы здесь по личному делу! Не трясись так, нам только одно надо узнать: где тут ближайшая лавка ювелира?
Прохожий медленно выдохнул, успокаиваясь, затем снял цилиндр и задумчиво почесал затылок. Пышная шапка курчавых волос задвигалась взад-вперёд, Всадники опустили головы, скрывая усмешки.
— А, ну конечно! Это вам надо вниз по соседней улице, потом направо... Хотя лучше я вас проведу, — внезапно решился толстяк и вытер пот мятым платком.
— Спасибо, дружище, — обрадовался Война и дёрнул за уздечку. В стае воробьёв, клевавших на тротуаре остатки засохшей булки, внезапно вспыхнула яростная драка. Прямо под ногами какой-то престарелой торговки птицы устроили сражение стенка на стенку. Заслышав воробьиный гвалт и вопли перепуганной старушки, Война оглянулся, с досады плюнул на мостовую, спешился, шагнул к полю боя и подобрал свой плащ, при падении накрывший птиц невидимой сетью. Побоище тут же прекратилось, и торговка ,со всех ног заспешила прочь, подвывая со страху. Забираясь в седло, Война на всякий случай ещё раз обернулся. Переведя дух после драки, склочные воробьи обнаружили, что корма почти не осталось, и опять начали задирать друг друга — на сей раз без всякого плаща.
Война укоризненно покачал головой и продолжил путь, игнорируя насмешливые взгляды приятелей.
— Прошу прощения, а зачем вам ювелирный магазин? — через некоторое время не утерпел любопытный толстяк и на всякий случай втянул голову в плечи.
— Подарок купить нашей вавилонянке, — ответил Война, думая о чём-то своём. — Уж очень она эти побрякушки любит.
— Вавилонянке? — переспросил прохожий в недоумении.
— Ну да. Ты должен был про неё читать, если уж нас смог узнать. Тоже Всадница, как и мы, со своего Рыжика не слазит.
— Какого Рыжика? — выпучил глаза толстяк.
— У её верховой зверюги кожа красная...
— Багряная! — поправил его сзади педантичный Голод.
— ...вот мы его Рыжиком и прозвали. Хорошее животное, смирное такое. Однажды какие-то шкодники ему всю шкуру разными гадостями исписали, так он почти никого из них и не съел. Ну вот, она, значит, тоже Всадница. Правда, с нами редко ездит, любит в одиночку путешествовать. Ну, мы её и балуем иногда — всё-таки единственная дама. Золотишка там иной раз привезёшь, камней драгоценных, жемчуга... Как сорока прямо — ужасно любит всё красивое и блестящее. Хотя, конечно, ей всё это к лицу, надо признать. Бывает, обернёт Рыжику все десять рогов серебряной фольгой, усядется на среднюю шею, на остальные шесть голов разных безделушек понавешает, сама набросит вишнёвую хламиду...
— Порфиру и багряницу! — простонали сзади.
— Ага, я ж так и сказал. Накинет на себя, нацепит бархатку на шею, золотую чашу с пивом — да заткнись ты там, надоел уже! — чашу с пивом возьмёт в руку да в один присест и опорожнит — ну чисто тебе королева!
— А вот и лавка... то есть магазин, господа. — Проводник, громко сопя, остановился перед полированной дверью и попытался повернуть ручку. — Только она ещё закрыта.
— Ничего, — вступил в разговор Смерть, — мы пока местные достопримечательности поглядим. Или время ускорим.
Встретившись со Смертью глазами, толстяк содрогнулся и поспешил откланяться, скороговоркой пробормотав что-то о срочной надобности. Вдогонку ему понеслись вежливые благодарности Всадников. Обернувшись перед самым поворотом, мужчина увидел, как четверо сгрудились перед витринным стеклом и рассматривают ленточку с дюжиной крупных бриллиантов.
Завернув за угол, толстяк замедлил шаг, а затем и вовсе остановился. Улочка понемногу наполнялась народом, люди задевали его, просили прощенья или возмущались, шли дальше, а он всё стоял в неподвижности и что-то напряжённо обдумывал. Наконец он присел на чугунную тумбу, вынул карандаш и толстую записную книжку и, не замечая удивлённых взглядов прохожих, начал вдохновенно в ней строчить.