Он подхватил ее рюкзак, и они пошли к машине, которую Дильбар раньше не заметила.
Какое-то время ехали вблизи аэродрома. Там один за другим взлетали тяжелые реактивные самолеты.
Эркин протянул Диле пачку жевательной резинки, попросил у нее разрешения закурить. (На работе он курил без ее разрешения.) Потом он нажал какую-то кнопку, и в машине зазвучал нарочито хриплый, мужественный голос Высоцкого.
— Стерео, — сказал Эркин, кивнув на два динамика над задним сиденьем. — У меня есть и поинтересней пленки, но начнем по программе, как я задумал.
— Я давно не слышала Высоцкого, — сказала Дильбар. Она не сомневалась, что «сюрприз» с внезапной поездкой в машине был задумал еще вчера. Ей стало скучно, даже тоскливо, теперь она все знала наперед. Не то чтобы такое было именно с ней, но она точно знала, как это бывает.
Запись была хорошей, динамики работали мягко.
— Я с ним был знаком, — сказал Эркин. — Меня Андрей Вознесенский с ним познакомил. Я был на Таганке с одной очень красивой девушкой. Она их всех знала. Между прочим, он был маленького роста. Никогда не подумаешь, правда?
— Вознесенский? — нарочно спросила Диля, хотя знала, что тот говорит о Высоцком.
— Нет, Володя Высоцкий. Не выше тебя, честное слово.
— Возможно, — сказала она. — А Чехов был высокого роста, метр восемьдесят шесть.
В этой песне Дилю больше всего удивляли слова, набор которых казался случайным, нелепым, даже абсурдным, но именно поэтому, наверное, тоска и безысходность стилизованных кабацких куплетов звучала так неотразимо.
«Хоть бы склон увить плющом». Какое странное, нелепое желание.
Они мчались меж хлопковых полей. Эрик курил, Диля жевала мятную резинку. Хлопок был слабый, мелкорослый. Видимо, поздний посев или пересев после частых дождей и града.
— Конечно, Высоцкий устарел, но про таукитян у него с юмором. Например, про размножение почкованием. У Высоцкого тонкое чувство юмора, а у Марины Влади его вовсе нет. Замечала?
— Не замечала. Я вообще ее не помню.
Он сбросил газ, начался населенный пункт, центр большого колхоза. Недалеко от стенда с портретами передовиков и новой чайханы с национальными украшениями в тени карагача стоял милицейский мотоцикл с коляской. Инспектор ГАИ, молодой, но уже с обозначившимся животиком и круглым жирным лицом, сделал шаг из тени на солнце и ленивым движением жезла приказал остановиться.
Эркин подрулил прямо под карагач и вышел навстречу инспектору. Судя по всему, они были знакомы, поздоровались за руку, потом подошли к машине.
— Это мой друг обер-лейтенант Туйчи…
— Арипов, — подсказал милиционер.
— Познакомьтесь. А это моя жена Дильбар.
Во взгляде инспектора проскользнуло удивление, но руку Дильбар он пожал весьма почтительно.
— Поздравляю! Давно женился? — спросил он Эркина.
— В мае. Первого мая сыграли свадьбу.
— Почему не пригласил? — искренне огорчился милиционер. — Я бы без подарка не пришел.
— Разве можно на Первое мая отвлекать ГАИ от работы, — спокойно соврал Эркин.
— Я бы выбрал время. Поздравляю вас! Вы хорошая пара!
— А вы заходите просто так. Будем очень рады. Правда, Дильбар?
— Заходите, заходите, — сказала она, собрав все силы, чтобы не устраивать спектакль при незнакомых людях.
От приглашения посидеть в чайхане Эркин отказался решительно, они закурили с инспектором и, разложив на капоте схему автомобильных дорог, стали обсуждать, как лучше ехать к тому горному кишлаку, в котором жил человек, видевший летающую тарелку. Естественно, про тарелку Эркин ничего не сказал, соврал что-то про строительство в тех местах солнечной энергетической установки.
Дильбар не переставала удивляться тому, как он складно врет. Солнечная энергетика была одной из новых тем в их институте, и директор лично занимался этим. Лабораторию по этой теме он создавал сам и людей туда подбирал тщательно и неторопливо.
Инспектор не отказал себе в удовольствии еще раз пожать руку Диле и пообещал обязательно прийти в гости.
Около часа они ехали молча, потом свернули на разбитую горную дорогу и остановились у въезда в живописное ущелье с тонкой речушкой, бегущей по мелкому веселому галечнику.