Маманя посетовала, дескать, почерк не узнала. Засомневалась, он ли писал. Иван сам стеснялся своих корявых строчек, да что поделаешь. Не рука у него теперь, клешня беспалая. Пока всего, что с ним случилось, не рассказал матери. А с рукой такой жить можно. Приноровился вилы, лопатку, топор держать. Хозяйничать может. Почерк? Ничего, маманя привыкнет. Вот на карточку снимется, пошлет, небось, признает своего сынка. По лицу-то его тоже били, но набок не своротили, малость испохабили, рубцы на лбу оставили. Узнает.
Молодой месяц выбрался из-за облаков, разлил жиденький неверный свет. Вдали виднелись тускло мерцавшие рельсы.
Было тихо, лишь шуршало сено, да удовлетворенно пофыркивал рыжий мерин, выбирая лакомые стебельки и листочки. Кудрявцев на какое-то время даже забыл, где он. С радостным томлением размышлял о матери, представлял, какой будет его встреча с ней, видел себя на родине.
Он не услышал, скорее почуял, что кроме шороха сена появились новые, неясные звуки. Как будто на дороге стукнул камешек, где-то прошелестел по кустам порыв ветра, прозвучал тихий говор. Он вгляделся туда, где блеснули рельсы, показалось, там метнулись тени.
Со стороны станции, где теперь строился контрольно-пропускной пункт, приближался неяркий огонек.
«Это ж обходчик, — облегченно подумал Кудрявцев, сразу растаяли тревожные мысли. — Чушь в голову лезет. Обходчик пути осматривает перед тем, как поезду быть».
Огонек замер в том месте, где Кудрявцев заметил тени. Луч фонаря пополз из стороны в сторону. Оттуда вдруг донесся вскрик, протяжный стон. Что-то тяжело стукнуло, фонарь потух.
— Дядько Гнат, — Кудрявцев склонился к леснику. — На дороге неладно. Какая-то шкода.
— Бачу, Ваня. Беда там…
— Раззява я, без оружия поехал.
Кудрявцев соскользнул со стога, быстро освободил коня от упряжи, вскочил на него.
— В отряд смотаюсь, — шепнул леснику. — Жди меня здесь. Сховайся понадежнее.
«Працюють, як те…» — Микола Яровой не нашел сравнения, глядя, как десантники быстро и бесшумно убрали обходчика путей.
Эти рослые парни в форме советских солдат, прикрытой маскировочными комбинезонами, действовали дерзко. Появились под утро, неожиданно, когда он со своими хлопцами, отсидев ночь в придорожных кустах, намерзся и собирался было уходить, проклиная все на свете. Десантники, а их было четверо, разговаривали только по-немецки, единственно, что он понял, им нужен гауптман Богаец. Послал за ним в теплую охотничью избушку, где гауптман коротал ночь. Когда тот появился, немцы поговорили с ним минуту-две. Богаец забрал половину ребят и ушел к разъезду, а Миколе приказал остаться здесь: «Чтоб все было в порядке».
Это зря, Микола и так не подведет. Он наблюдал, как немцы заложили под рельсы заряд, протянули от него проводки. Вскоре за лесом свет заполоскался. Это шел поезд. Микола поежился: еще немного, и такая кутерьма начнется…
В это время Богаец подходил к разъезду, вспоминая короткий разговор с десантниками.
— Герр гауптман, господин Шнайдер передал, — говорил старший из них, — к вам скоро подойдет человек и назовет пароль: «Это вы желаете пошить хороший охотничий костюм?» Вы должны ответить: «Ищу дельного портного». Продолжение пароля: «У меня есть знакомый мастер», и подаст вот такую вещь, — немец протянул половинку обыкновенной расчески, которая к шитью костюма не имела никакого отношения. Ему показалось это нелепицей, но он не возразил. Немец закончил: — Это все…
«Это все…» — машинально повторял Богаец, намертво затвердив пароль.
Гнат Тарасович проводил взглядом Кудрявцева, прислушался. Копыта лошади мягко прошуршали по заиндевелой траве, тишина плотно обложила его. Несмотря на предупреждение Вани сховаться, он никуда не пошел, притулился к стогу, чтоб не озябнуть. Какой толк прятаться? Если бандюги объявятся, от них не скроешься, вытащат, как зайца.
Бежали тревожные минуты. Он даже почувствовал облегчение, когда возле дороги вспыхнула стрельба. Значит, успел Ваня, позвал пограничников. Поезд кто-то остановил, слышно было, как пыхтел он за перелеском. Гнат Тарасович забрался в стог, потому что и тут начали повизгивать пули.
Вскоре стрельба стала отдаляться за железную дорогу, потом вовсе стихла. Он встал, осторожно начал продираться через кусты. Хотелось подойти поближе, взглянуть, что на дороге «зробылось». Издалека донесся тяжелый грохот. Так стонала земля, когда немцы в первый день войны сбрасывали с самолетов бомбы. Что взорвалось и где?
Начинался рассвет. Из-за деревьев, со стороны железной дороги, показался Кудрявцев, за спиной у него болтался автомат.
— Ты тоже воевав? — Гнат Тарасович обрадованно глядел, как Ваня легко осадил коня, мягко спрыгнул.
— А як же, дядько! Дэ бой с диверсантами, там и мне полагается быть, бо я — прикордонник, — Кудрявцев задорно встряхнул головой и деловито, будто всего минуту назад оторвался от работы, справился: — Ну, закинчим, и до дому?
20
Все было так же, как в прошлый раз. Радист Шнайдера появился ночью, снова без предупреждения. Вновь у Богайца возникло ощущение, будто Шнайдер не далеко, не по ту сторону границы и фронта, а где-то здесь, поблизости, глаза его постоянно и придирчиво высматривают, что делает Богаец, чем заняты его люди.
Но гауптмана беспокоило другое: сумел миновать охрану, прошел радист-немец, почему не пробраться лазутчикам красных? Пока, кажется, не выследили его. Может, все-таки уйти еще глубже, на глухой хуторок или в схрон? Но в схроне жизнь крота. Не для него это.
Командование, сообщал Шнайдер, благодарит гауптмана за боевое прикрытие десанта на дороге и награждает офицерским железным крестом. От себя Шнайдер добавлял, что на дороге не все прошло гладко. Русским откуда-то стало известно о десанте, они накрыли и ликвидировали первую группу. «Моих людей побили — не в счет?» — зло подумал Богаец. Но не мог не признать, замечание Шнайдера было справедливым, настораживало. Хотя на разъезде десантникам удалось взорвать путь, пограничники достали их и там, крепко пощипали Богайца и пана Затуляка. Едва унесли ноги. Видимо, и кто-то из десантников ушел, пробился на ту сторону. Сведения у него явно из первых рук.
На этот раз новых указаний Шнайдер не прислал, ответа не требовал. Радист сообщит, что радиограмму гауптману вручил, его «данке шен» за награду передаст.
Богаец прилег на кровать. До утра еще было далеко, но сон не шел. В голове путались мысли. За что и перед кем лебезит? За офицерский крест? Интересно знать, когда он его получит, где, при каких обстоятельствах нацепит?
Теперь его нарекли условным именем «Коршун». Боевики его — курень. Пан Затуляк с куренем — «Восход». Почему не ясным солнцем назвали Затуляка? Очень бы подошло. Во многих местах появились другие вооруженные группы: «Беркут», «Перемого»… Богаец встречался с куренными, условились о совместных действиях против москалей.
Он криво усмехнулся, вспомнив, как почтительно его называли — «Коршун». Знают, что он стоит, Леопольд Богаец — сын богатого помещика и коммерсанта, владелец обширных земель и большого имения. Владелец, богач? Его словно шилом кольнуло.
Возбужденно вскочил, увидел на подоконнике бутылку с самогоном. Налил полстакана, одним махом выпил. Снова наполнил стакан ядреной сивухой. Скривился в ухмылке. Повеличал себя владельцем обширных угодий, офицером немецкой армии, аристократом со старинной родословной. И вот, этот аристократ лакает сивуху. Где коньяк, шампанское, ликеры? Аристократ стал «коршуном».
В голове затуманилось.
Вошедший охранник вывел его из тяжелого забытья. Поглядел в окно, там занималось тусклое утро.
— До вас чоловик з той стороны.
«С того света, ты хотел сказать?» — ворохнулась язвительная мыслишка.
— Погоди… с той? Из-за фронта?
С волнением взял пакет с сургучной печаткой пана Казимира. Честно говоря, не надеялся уже связаться с отцом. С того времени, как русские армии вступили на территорию Польши, а пограничники заняли границу, все страшно осложнилось. Гонец подтвердил, да, здесь он не мог пройти, нарвался на охрану, чудом ускользнул обратно. Пробирался через Восточную Пруссию. Сегодня же должен отправиться обратно. Пан Казимир не скрывал от него своей тревоги о сыне.