Божку запах жареного мяса понравился, с тех пор стал он большим поклонником баранины на вертеле. Земляне быстро разгадали пристрастие верхнего владыки и принялись приносить ему в жертву овец да баранов. Им доставалось мясо, а тенгри – запах, и все были довольны. За каждого жертвенного барана племенам земным давались поблажки вроде хорошей погоды, богатого приплода и долгой счастливой судьбы.
Для прокорма небесных стад Хухе создал под хрустальным куполом тучные нивы, и через век-другой по навозу стало невозможно ходить не проваливаясь, а от запаха коровьих лепёшек перекашивало даже злую харю Ухин, равнодушной к прочим ароматам.
– Весь дворец засрали! – ругалась ночная жена, провалившись в дерьмо с головой и махая руками для демонстрации глубины.
– Так больше жить нельзя, – поддержала её Дара. – Вот что, супруг: или убирай говно сам, или я позову Херакла!
– А что это ещё за хер? – удивился Мунхе. – Бог, полубог?
– Не тенгри, а тень гри, – пошутила Цаганка. – ещё не родился, но поговаривают, что хрен станет иметь побольше твоего.
Тенгри позавидовал овощу будущего полубога и, чтобы не вводить в искушение супругу, вооружился совковой лопатой и принялся сбрасывать кизяки в открытый люк. Работа ему вскоре надоела, тем более что на непривычных к физическому труду ладонях появились кровавые мозоли. Тогда он божьей волей создал из отходов небесных пиршеств (скотских костей) новенький настил поверх дерьма. Его вновь пришлось засевать злаками, чтобы кормить живых пока коров да баранов. Хухе понял, что веками копить отходы, как в первый раз, не стоит, поэтому стал устраивать субботники: раз в неделю брался за лопату и швырял навоз вниз. Земля от небесного говна становилась весьма плодородной, и жители славили небесного дерьмовежца: «Во субботу, день ненастный, нельзя в поле работАть», – пели они гнусавыми голосами, жарили баранов, а Мунхе швырял вниз лопату за лопатой и радовался, вдыхая пропитанный мясным духом дым.
На этот раз ушло не два, а четыре века, пока настил покрылся слоем отходов выше божьего роста. А роста в тенгри было тридцать шесть метров! Отходы теперь состояли не из навоза, а из скотских костей, каковые он сам же и разбрасывал как попало во время божьих пиров. Хухе сплясал танец на чужих костях, утрамбовал их босыми пятками, тем самым сотворил новый ярус. Пришлось наращивать стенки наблюдательного колодца-мусоропровода.
Синий муж к тому времени увлёкся изготовлением мебели. Правда, поначалу – теоретически: «увлечение» было вызвано шантажом супруг. Дара подсмотрела у землян полки, шкафы и комоды, а когда рассказала Ухин о существовании места имения – кровати, то гневное воплощение пришло в ярость.
– Я, сколько себя помню, бьюсь задницей о медные и костяные полы, пачкаю её в навозе, царапаю о скотские хребты и зубы, она у меня вся в синяках и чирьяках, как звёздное небо, а ты до сих пор не мог сотворить спальный снаряд! – орала она.
Хухе поскорей спрыгнул на землю, вырубил всё доисторические леса, а древесину переправил на небо. На земле чуть не случилось оледенение, но сверху валился тёплый навоз, и оледенение закончилось, не начавшись. Перворожденным гигантам плохо пришлось без дров, и часть из них вымерла, но нашлись и ловчилы, которые дошли большими своими головами, что топить можно и… (Чуть не сказал – ассигнациями, но это сказано совсем по другому, хотя и схожему поводу!) Топить можно земляным маслом – нефтью, а ещё горючим камнем.
Деревья от изобилия плодородного дерьма вскорости наросли вновь, а в тёплой, хорошо унавоженной воде зародилась следующая раса разумных – лемурийцев (в переводе на современный язык – любвеобильных), существ без определённого роста. Растений по первости было мало, и верховный божок, озабоченный их приростом («вдруг да не хватит заготовленного припаса на домашние нужды?»), придал каждому по лешему – величиной с травинку или с высочайшее дерево. Леших он создал из щепок и стружек, и определённой формы они не имели: щепки из-под его рук выходили разные. Чтобы не ломать себе лишний раз голову, Хухе Мунхе повелел, чтобы вид и размеры хранителей лесов и лугов менялись по нужде, а какой – не уточнил. А те и рады стараться: превращались в скалы, тропинки либо друг в друга – для смеху, понятно. Были они весьма активны в сексе, но развратные лесунки плодились и размножались весьма плохо из-за пристрастия к извращённым формам любви.
Ещё в воде из опилок появились двоякодышащие бабы – берегини. Своих мужиков амфибии не имели и трахались всё с теми же лешими, а с редкими гигантами не могли из-за разницы в размерах: были где-то раз в двадцать мельче. От таких связей рождались опять же только девочки-берегини, которым приходилось прилагать всё больше и больше усилий для сохранения вида. Амфибии научились петь так зазывно, что самцам других видов (пусть и неразумных) редко удавалось устоять перед песнями-заманихами.
Куда ж делись водяные мужики? Не исчезли, не пропали пропадом, а просто не зародились с самого начала. И виной тут божок-дерьмовержец, невольный создатель. Плохо разбираясь в биологии, Хухе Мунхе спутал берегинь с рыбами. Подумал: «Ежели внутри карася вона сколько тысяч икринок, то сколько же их окажется внутри бабы? Да они же лет за сто расплодятся так, что ни в ручье, ни в озере, ни в море ложкой не провернёшь, увязнет она в берегинях». Чтобы ограничить воображаемую перенаселённость, божок и придумал лишить водяных женщин сожителей мужского пола. Взял да уничтожил нерождённых водяников особым порошком, щедрой рукой рассыпая его с неба. Снадобье попало в воду, после чего как берегини ни тужились, а рожали только дочурок. Тут невольно запоёшь, чтобы подманить песнями сомнительного содержания хоть какого-нибудь плюгавого кобелька. Чаще всего усилия пропадали втуне, редко какой из них удавалось хоть маленечко поразвратничать и чуток размножиться.
Третьими представителями лемурийцев были горынычи – трёхглавые ящеры-мутанты, которые напугались неслучившегося оледенения и решили сохранить себя от вымерзания под землёй, греясь вблизи действующих и полупогасших вулканов. И эти лемурийцы размножались плохо, имея дефектные гены. Чаще всего змеевны приносили мертворожденных ящеров – шести – и девятиглавых.
Надо заметить, что к драконам Хухе Мунхе отношения не имел. Произошли они сами по себе и по недогляду родительницы всего из летающих ящеров. Предки этих плохо летающих существ по неопытности и недомыслию отложили яйца в радиоактивном песке, вот и родились потомки с тремя головами. Правда, по сравнению с безмозглыми динозаврами чуды-юды были куда как смышлёны, имели собственный язык, слыли знатоками рудных дел, алхимии и кузнечного мастерства. Но племя их было весьма незначительным, и численность популяции неуклонно снижалась.
По этим причинам три вида лемурийцев так и не смогли широко распространиться по планете. Свободное пространство принялась заполнять третья раса землян – атлантов, рост которых был наиболее приспособлен к размерам и гравитации планеты – от полутора до двух метров. Прародителем этих недомерков был Хухе Мунхе, любивший во время вырубки лесов поразвлечься под кустом с первородными землянками. Его двуликая супруга следила за ним днём и ночью и прокляла развратниц. От бабьего проклятия божественные ублюдки и получились такими крошечными, хотя и обладали немалыми магическими способностями (ублюдки – да, но от небожителя). Гиганты подобную мелюзгу даже не замечали: мало ли кто ползает там под ногами. Случалось, что рождались совсем уж карлики – мальчики-с-пальчики. Но голова с грецкий орех вмещала слишком мало мозга. Карлики вымерли от непроходимой тупости: проносили ложку мимо рта.
А дела на небе катились своим чередом. Хухе завалил верхний мир древесиной, и пришлось создавать следующий ярус, чтобы иметь жизненное пространство для разведения скота, пастбищ, очага и места имения.
Очередной ярус Мунхе забил щепой, сучками и опилками, пока сумел изготовить нечто хотя бы отдалённо напоминающее кровать. Дар-эке требовала шкафов и комодов, зато Ухин была на седьмом небе от счастья совокупляться в мягкой постели. Так что именно седьмой ярус стал считаться спальным. А полы с тех пор настилались из дерева, потому что древесину обрабатывать куда проще костей.