У Гессера закружилась голова, и он затряс ею, словно хотел поставить мозги на место. А когда приятель объявил, что сейчас они свернут и поедут устраиваться на ночлег, то даже обрадовался передышке. За густой зелёной рощей они повернули коней и въехали во двор, плотно заставленный экипажами. Оставшееся пространство внутри забора занимали два дома – один высокий, многоэтажный, весь, казалось, собранный из стекла, а второй длинный деревянный, вроде казармы. Тынов направил коней к «казарме».
– Здесь и переночуем, – .объявил Март.
– А в большом стеклянном доме нельзя? – спросил Джору.
– Можно, но не будем. А то уснём на девятом этаже, а проснёмся на пятом, или в разных комнатах, или, того хуже, во сне провалимся в подвал! Нет, я предпочитаю дом из натурального дерева, дерево если уж выросло, то выросло, никто его не изобретал, и оно не исчезнет в любой момент. А если даже и исчезнет, то с первого этажа до земли лететь недалеко, сильно не расшибёшься.
Да что же это за мир, в конце-то концов? – с отчаянием думал Гессер. Всё-то в нём зыбко, ненадёжно, исчезает, меняется…
– И как юты от такой жизни с ума не посходили? – спросил он.
– Привыкли, наверное. Или сразу сумасшедшими родились, дальше уж сходить не с чего. Иначе бы давно войну бросили.
– Как это? – опешил хан. Сама мысль о том, что войну можно вот так взять и бросить, показалась ему нелепицей. – Это же война!
Март открыл дверь, и они вошли в небольшую комнату, где за столом сидел ют. Он приветливо улыбался вошедшим воителям:
– Что угодно господам военным?
– Комнату на двоих до утра и конюшню для двух лошадей, – сказал Тынов.
– Надеюсь, у господ военных есть пропуска?
Приятель протянул юту две карточки, тот сунул их в какой-то аппарат и почти сразу заявил, что всё в порядке, и протянул ключи:
– Комната номер двести семь, пожалуйста.
Комната была как комната – две койки, стол, стулья, маленький туалет с душем. Приятели умылись с дороги, и Джору вернулся к заинтересовавшему его разговору:
– Вот ты, Март, сказал, что войну можно бросить. Но если на тебя враг наступает, ему не скажешь: не хочу сражаться! Тут не бывает – хочу, не хочу. Не хочешь – сдавайся, отдай врагу свою землю.
– Лес, тут дело куда сложней. Кто на кого нападает – ещё вопрос.
– Вопрос, говоришь. Тогда ответь: чья вокруг земля – ютантов или ютроллей?
– Ютантов.
– А ютролли пытаются её отнять?
– Пытаются.
– Вот!
– Они пытаются, потому что на своей земле жить не могут. А жить не могут потому, что им ютанты не дают…
– Погоди-ка. Тогда получается, что юты ютров с их земель гонят на свои, а здесь сами мучатся, справиться не могут.
– Ты знаешь, Лес, что-то вроде того и получается. Никто из наших этого толком не понимает, тут колдовство какое-то. А кому родиться, кому нет, быть на этом месте дому или пустырю – зависит от успехов или провалов сражений…
Примерно в полдень они добрались до школы кудесниц. Это был тихий лесной городок внутри огромного города, который возносился в облака, двигался, гудел, переливался, сверкал, и Гессер облегчённо вздохнул, когда это сумасшествие закрыли зелёные кроны. Март уверенно направлял коня по лесным тропинкам и спрыгнул у янтарного теремка.
– Приехали. Заходи, Лес, а я пристрою лошадей. Хан постучался и вошёл. Встретила его черноволосая красавица с большим бюстом и тёмными, широко расставленными глазами. Юноша бросился к ней, обнял и расцеловал в румяные щёки, погладил, ущипнул. Она удивительно ловко выскользнула из его рук и засмеялась:
– Но, но, полегче, медведь. А вообще-то, ты вдруг отчего-то так осмелел, даже интересно стало. – Отвернулась и крикнула: – Кали! К тебе Лес Нов приехал!
Откуда-то из-за занавесок появилась другая девушка, коротко стриженная блондинка с прозрачными глазами, ахнула и кинулась ему на шею.
– Лес! Как чудесно, что ты приехал.
Гессер поцеловал её в нежно-розовые губы, облапил, засунул язык в рот, шутливо цапнул зубами за ушко, прижал, отпустил, подхватил на руки и понёс неизвестно куда, жарко шепча, что соскучился, хочет её тела, перечисляя, какую именно часть жаждет лицезреть. Они оказались в постели, Кали удивлённо смотрела, а он раздевал и целовал открывающееся взору тело и рассказывал, как жадно и нежно будет её любить. Теория тут же переходила в практику: он завязывал девушку узлом и сплетал в косу, пил и не мог напиться, пожирал и глазами, и пальцами, и губами и не мог насытиться. Потом Кали закричала – без слов, по-звериному, и протекла у него меж пальцев; и расплескалась по простыням.
– Что это было, милый? – спросила она, когда стих сумасшедший ритм сердца, и кровь заструилась в жилах, замедляя своё движение, и мир проступил из ярких пятен, возвращая детали реальности.
– Любовь, – серьезно ответил хан.
– У нас никогда такого не было, и я до сих пор не верю себе. Не верю, что такое бывает… Лес, что с тобой случилось? Где ты всему этому научился?
Он промолчал, потому что нужно было рассказать слишком много или уж совсем ничего. Нет, он заговорил, но совсем о другом, и ещё раз словами и опытными пальцами, губами растопил сосульку, превратил в пылающее, ненасытное существо…
В следующий раз они встретились через месяц, и ещё были дни и ночи, наполненные ласками и поцелуями, а затем Кали сообщила, что ждёт ребёнка и расплакалась.
– Почему ты льёшь слёзы? – удивился Гессер.
– Его у меня отберут!
– Кто отберёт? Кого?
– Моего сына! Они всегда отбирают детей! Мы все подписывали бумаги, что ребёнок, рождённый в школе кудесниц, становится гражданином Ютландии и остаётся в ней навсегда!
О многом они тогда переговорили. Март подтвердил, что есть такой закон, его все знают и спорить не пытаются. Хотя, конечно, случалось, что мать или отец пробовали оставить ребёнка, но от закона не спрячешься.
Кали не ошиблась, родился мальчик. Родители, посовещавшись на расстоянии, решили назвать его Джангаром. Месяц сын находился на попечении матери, а когда юты пришли его забирать, выяснилось, что унести Джангара прочь не так-то просто. Сын родился магом, как объяснили неопытному отцу. О магах среди лесичей ходили легенды и невнятные предсказания, но никто и предположить не мог, что это случится на его памяти. Говорили, что для рождения мага необходим длинный ряд условий, и когда соблюдается одно, то другое обязательно будет нарушено, прервёт цепочку, а чтобы всё совпало, должно пройти пять тысяч лет.
Маг от чародея отличается не только тем, что способен видеть прошлое или отдалённое будущее, на это способны и ведуны, но – и в этом заключается главная особенность магов! – может по своей воле мгновенно переноситься из одного места в другое. Мага невозможно запереть в темнице, для него не существует закрытого пространства. Mar – это великий воин, маг…
Джангар не был пока воином, он мирно спал или сосал материнскую грудь, но именно её и не желал лишиться. Даже на руках отца долго не оставался. Миг – и упорхнул, просто исчез и возник рядышком с Кали. А в руках только пустые пелёнки. И ничего закон с ним поделать не мог, как юты ни старались. И бегом его уносили, и в закрытом ящике – всё без толку. Джангар уже на ножки вставать пробовал и первые слова лепетать, а всё при Нине находился.
Гессер задумался: как это у малыша-ползунка получается то, что ему, отцу, не дано? Вот если бы он, Джору, умел сосредоточиться, сделать рукой вот так (сама собой нарисовалась новая руна) и перенестись наружу, на крепостной двор! А то сидит тут в темноте, ворочает камни, а завал, кажется, ничуть не уменьшается. Он закрыл глаза и представил, как чертит заклятие и исчезает из подземелья, не постепенно растворяется в воздухе, а сразу – был и нету, и оказывается на улице, где светит солнце и поют птицы. Рядом останки крепостной стены, сразу за ними чахлые сосенки и болотные кочки с клюквой, за спиной – лесная дорога, ведущая в лагерь. Раскрыв глаза, хан обнаружил, что и вправду стоит на улице, и не где-то, а именно там, где ещё миг назад находился в мечтах: перед глазами руины стены, сзади – дорога. Солнце ударило в глаза, в уши ворвался птичий гомон, шелест сосен и посвист ветра. Первым делом огляделся – в заброшенной крепости не было ни души. Их даже не искали! Он напряг вещун-слух и тут же вышел на подсотника. Стас с грустью размышлял, что уводит отряд медленно и всё оглядывается назад, потому что боится показаться на глаза полковнику. Дюжина Леса как в воду канула, точнее, в болото, и никаких следов не осталось, если не считать трёх мёртвых ютров. Но тех не спросишь, что случилось…