Чтобы унять нетерпение, Фрида вышла из дома. В воздухе разливался чудесный аромат цветущего апельсина. Каких только растений не было в больших горшках, расставленных вокруг старого дерева в центре двора!
Недолго думая, Фрида схватилась за самую низкую ветку и вскарабкалась по апельсиновому дереву. Она точно знала, куда ставить ноги: в детстве она часами пряталась в густой кроне, наблюдая оттуда за происходящим в доме и за его пределами. Никто в семье не знал о тайном убежище, которое принадлежало только ей. Порой, сбившись с ног, но так и не сумев ее найти, домочадцы ругали ее на чем свет стоит.
— Фрида, ты являешься как привидение! — не раз выговаривала мать, когда девочка внезапно возникала перед ней после нескольких часов безуспешных поисков.
Увидев, как Диего зашел через ворота с улицы Лондрес в патио и остановился, оглядываясь по сторонам, Фрида начала насвистывать «Интернационал». Ривера удивленно задрал голову и стал вертеть ею по сторонам, а когда обнаружил, что Фрида сидит на дереве прямо над ним, прыснул от смеха.
— Ты спустишься? — спросил Диего. — Или мне забраться к тебе?
При одной мысли о том, что этот великан будет карабкаться по дереву, Фриду разобрал дикий хохот. Она легко спорхнула с ветки на землю. «Лед между ними был сломан.
— Где ты берешь темы? — спросил Ривера, пока, задумчиво потирая щеку, рассматривал ее картины.
— Я рисую все, что меня окружает. Я… в последнее время редко выходила из дома.
— Знаю, что ты попала в аварию, — перебил он. — Вот почему ты иногда так смешно ковыляешь.
Она пропустила это замечание мимо ушей.
— Мне просто неоткуда брать другие сюжеты. Только я и моя семья. Я не могу рисовать революцию, как ты. Моя революция живет внутри меня. Я и сама революция.
— Революция?
Фрида кивнула:
— Да, в этих картинах я ищу себя. То, что от меня осталось после того проклятого несчастного случая. Я разлетелась на осколки в том автобусе и пытаюсь снова собрать себя заново в картинах. Я ищу связь с жизнью. — Она с надеждой посмотрела на Диего.
Ривера помолчал, глядя ей в глаза, и Фриде показалось, что он понял ее мысль.
— Продолжай рисовать, — наконец произнес он. — Рисуй свою революцию. Когда пишешь картины, ничего не бойся. Выпусти себя наружу. Не позволяй никому и ничему тебя остановить. — И, уже стоя в дверях, добавил: — Я вернусь на следующей неделе.
С тех пор они виделись регулярно. Не только в Койоа-кане, но и в гостях у Тины Модотти или в городских барах и кафе, где они слушали музыку мариачи, пили и веселились. Диего пригласил Фриду вступить в профсоюз художников, соучредителем которого он был. Правда, Ривера не слишком серьезно относился к уставу, прогуливал собрания и готов был за соответствующий гонорар поработать на классового врага. Фриду это не смущало. Ей нравилась его независимость. Теперь политики в ее жизни стало еще больше, но молодая художница не возражала. Ей доставляло удовольствие волнующее чувство, когда она шагала по городским проспектам, окруженная единомышленниками, и выкрикивала лозунги, требуя справедливости. Она быстро сдружилась с другими активистами, среди которых часто встречала своего старого друга Чон Ли. Фрида была довольна новой жизнью: у нее появилась цель, возможность бороться за благое дело. Но любила она только Диего. С ним она могла говорить о чем угодно. Она рассказала Ривере о несчастном случае, о чувстве вины, которое испытывала, и о сомнениях, которые одолевали ее в больнице. Рассказала ему Фрида и о матери, требующей, чтобы дочь вела жизнь обычной мексиканской женщины.
— Но я даже не верю в Бога! — восклицала она. — И уж точно не верю, что мужчина выше женщины.
— Во что же ты веришь, Фридуча?
Фрида была в восторге, когда Диего впервые назвал ее этим ласкательным именем.
— Я верю в искусство. И в любовь.
Диего, в свою очередь, рассказывал ей о своих картинах, и Фрида в полной мере осознала его гениальность. Девушку восхищали его щедрость и умение относиться к людям без всяких предубеждений, будь то бедные крестьяне, которые не умеют ни читать, ни писать, или же богатеи и знаменитости. Ривера понимал и любил всех. Фрида была очарована его страстью к искусству и стремлением к справедливости и свободе для всех мексиканцев. Его энциклопедические познания в истории искусства и работах идейных первопроходцев революции поражали, а дикие истории, которые Ривера рассказывал, забавно размахивая руками, смешили Фриду до колик. Рядом с Диего ей ни секунды не было скучно. Перед ней открылся новый мир, которого она с таким нетерпением ждала. Диего позволил ей стать частью его жизни, и она гордилась этим. Ривера поощрял ее рисовать и давал советы, когда она показывала ему картины. Он делал Фриду счастливой.