— Мама забеременела мной сразу же после твоего рождения. Она не могла кормить грудью.
Фрида бросила на сестру удивленный взгляд.
— Я говорю это не от обиды. Меня вскормила своим молоком индейская женщина. И отец матери был индейцем. Во мне течет индейская кровь. С каждым днем я понимаю это все более отчетливо.
— О чем ты?
Фриде не пришлось подбирать слова. Она много говорила об этом с Луисом Кардосой, и мысль о том, что скоро на ее плечи ляжет ответственность за ребенка, будоражила разум.
— Я хочу рисовать как мексиканка. Хочу показать мою страну. Не так, как это делает Диего, а по-своему. Пусть все увидят красоту Мексики.
Кристина взяла ее за руку.
— Я и представить себе не могу, что кто-то покажет ее лучше, чем ты.
Вечером все собрались за столом.
— Почему ты не ешь? — спросила Кристина, заметив, что Фрида едва притронулась к ужину. Тебе не нравится?
— Моя Фридуча научилась отлично готовить, — похвастал Диего, — но и твоя жареная свинина выше всяких похвал.
— Тогда можешь съесть и мою порцию, предложила Фрида и пододвинула к нему свою тарелку.
— Что такое? — встревожилась Кристина, но сестра не ответила.
Она выпрямилась на стуле, боясь пошевелиться. Ей с трудом удалось подавить крик. Она не хотела, чтобы другие заметили ее состояние. Да и сама не хотела замечать того, что с ней происходит. Может быть, все еще удастся исправить.
Фрида попыталась продолжить беседу, но голос не слушался. Внезапно ее племянница вскрикнула от страха и заплакала.
— Мама, на стуле тети Фриды кровь, много крови, — пролепетала она сквозь слезы. — Даже на пол капает.
Одним прыжком Диего оказался рядом с женой, поднял ее на руки и отнес в постель. И только тогда Фрида вышла из оцепенения и начала рыдать, корчась от боли. И без врача было ясно: она потеряла ребенка.
Часть II
На грани
1931–1935
Глава 12
Ноябрь 1930 года
Фрида вошла в лифт, нагруженная яркими пакетами и тюками ткани, перевязанными шелковыми лентами. В маленькой кабинке сразу стало тесно, запахло тяжелыми духами и благовониями. На третьем этаже лифт остановился. Двери открылись, и внутрь протиснулась Люсиль Бланш.
— Фрида, вы ходили по магазинам? — спросила она и добавила, не дожидаясь ответа: — Вообще-то мне нужно вниз, но я поднимусь вместе с вами. Кто знает, когда эта штуковина снова приедет.
Фрида улыбнулась и подвинулась. Из пакетов вырвалось еще одно облачко восточных ароматов.
— Добрый день, Люсиль. Я была в китайском квартале и, боюсь, слегка переборщила с покупками. Но все эти вещи такие красивые. — Она провела рукой по ткани, расшитой золотыми нитями, а затем по плотному шелку.
Люсиль кивнула.
— Да, к тому же там недорого. Но что, ради всего святого, вы собираетесь делать с этими тканями?
— Сошью из них платья.
— Уверена, вы будете выглядеть в них сногсшибательно.
Фрида усмехнулась.
Только что на улице какие-то детишки глазели на меня, разинув рты, — призналась она.
Люсиль рассмеялась.
— Как ваш супруг?
— Пашет как проклятый. Зайду к нему попозже, принесу чего-нибудь поесть, а то он забудет.
— Тогда давайте увидимся завтра: заскочу к вам, пропустим по бокальчику?
— Ну конечно.
Лифт остановился на этаже Фриды. Люсиль вышла, чтобы выпустить соседку со всеми ее покупками.
— Значит, до завтра, дорогая.
— До свидания.
Фрида закрыла дверь квартиры и опустила пакеты на пол. У нее из головы не шла сцена с детьми. При Люсиль она еще могла шутить и улыбаться, но все было гораздо серьезнее. Малышей было шесть или семь — девочки и мальчики дошкольного возраста. Круглыми щеками, большими темными глазами и шелковистыми волосами китайчата напоминали Фриде индейских детей в родной Мексике. Они казались такими красивыми и трогательными. Как-то она даже написала подруге Исабель, что с радостью приняла бы китайского ребенка в свою семью. А сегодня дети с любопытством уставились на нее, после чего один мальчик шагнул вперед, показал на нее пальцем и спросил, где остановился ее цирк. Черт, зачем она рассказала Люсиль о детях? Фриде потребовались месяцы, чтобы смириться с потерей ребенка. И до сих пор было больно вспоминать об этом. После выкидыша врачи посоветовали ей больше не беременеть: внутренние органы были сильно повреждены аварией. С тех пор, стоило Фриде заговорить или подумать о детях, на глаза наворачивались слезы.