Тело
ТЕЛО
До смерти Дж. Уоллеса оставалось: 4 дня
Пыльное зеркало. О чем говорит пыльное зеркало? В доме нет домработницы? Или дома есть женщина, которой абсолютно все равно на зеркало? Может, она не так хороша собой или, наоборот, так хороша, что не нуждается в этих посредственных подтверждениях? Зачем НеСмотреть на себя?
Кто ты? Зачем смотреть туда, где ничего и никого не видишь? И правда, не за чем. Пыльное зеркало. Оно как символ потерянности. Утраты личности. Хуже только разбитое зеркало.
Пыль. Пыль. Пыль. Западный Окленд. Если есть место отвратительнее в Саннерсе, чем, скажем, Портсайд, то это точно Западный Окленд.
Если в Портсайде был хоть намек на цивилизацию, бразильскую, то Окленд – это фавелы без вида на высотки. Это просто скопище бедности. Есть впечатление, что всех бедняков Саннерса свезли сюда когда-то и они отстроили свой мир из валявшегося неподалеку собачьего дерьма и хлама.
Если в Портсайде могли убить за что-то, то в Окленде убивали просто так. Просто. Просто, потому что здесь никто и никогда не думал о последствиях. Место смерти самой надежды.
В километре от Окленда стоял старый кирпчиный завод. Пыль здесь оседала так часто и в таких количествах, что окна можно было вообще не открывать. Помимо этого, власти Саннерса решили год назад проложить скоростной тоннель между Оклендом и южной станцией соседнего Мэнсорта, городка поменьше. Где-то посередине тоннель должен был уходить влево и соединять проспект Фоба-стрит в Хайкейпе (городком побольше Мэнсорта, но поменьше Саннерса) и надежды людей на нормальное междугороднее сообщение.
Как это обычно бывает, деньги выделили, про идеи забыли, осталась нескончаемая стройка. Финансирование резко урезалось. Людям осталось делать то, что они делали – копать. Копать, вывозить, ввозить, шуметь, одним словом – и дальше поднимать пыль.
Она поднималась с земли, летела к Саннерсу и встречала его жителей в первой же городской черте – Окленде. Она оседала на стекла очков прохожих, одежду, руки, обувь, лобовые стекла машин, окна домов.
Она поднималась в квартиры, она залетала в фильтры сплит-систем, она проникала через вентиляции. Она, попав в квартиру, оседала везде, на любой поверхности, вертикальной или горизонтальной. Небо казалось желтым от нее.
Если вы, упаси господь, ушли и оставили открытыми окна, к вечеру вас ждала ядерная зима посреди вашей квартиры. Коммунисты победили. Каково?
А еще пыль очень часто и сильно оседала на зеркала квартир. Сейчас мы видим, как одна особенно упорная пылинка срывается с плеча пальто мужчины, проходившего по краю 24-й улицы и, поднимаемая вихрями ветра, взметается ввысь.
На секунду глаз теряет бдительность, на фоне светло-желтого неба Окленда, и опускается ниже. Но мы снова замечаем уж слишком особенную пылинку, опускавшуюся секундой позже.
Она пролетает над перекрестком, почти врезается лобовое стекло грузовика, но ее вовремя подхватывает за собой ветер. Сейчас она пролетает в районе 9-го этажа дома, облицованного красным кирпичом, на 26-й улице[1]. Все окна закрыты, кроме одного. Оно приоткрыто на пару сантиметров, но для пылинки – это разверзнувшаяся голодная пасть, в которую та угодила в одно мгновение и мановение сквозняка.
Пылинка пролетает над столом, на котором лежит дневник, обитый коричневой кожей. Стул придвинут вплотную к столу. Взгляд скользит по поверхности пола с высоты потолка, с высоты пылинки.
Волны ламината кусают утёс пушистого серого ковра, походившего на персидский. Явно подделка. Персидский ковер в Окленде? Едва ли.
На ковре равнодушно расположились чулки, носки, упаковка из фастфуда «Майлз и Ко», пачка сигарет с одной, выпавшей случайно сигаретой. Встречный ветер заставил нашу пылинку опуститься до самих сигарет и плыть дальше к кухне.
Под диваном покоились две пачки начатых жвачек, упаковка тампонов, прокладка. Явно квартира не скучного заводского холостяка, подумала бы пылинка, если бы могла.
Ближе к кухне мы видим разбросанную обувь: сапоги под колено и туфли на длинных шпильках красного цвета. Далее был дверной косяк и кухня, горы немытой посуды, пепельница, ощетинившаяся иглами сигаретных окурков, кружка, ставшая новой пепельницей, тарелка, разделившая ее участь. Любая грязная посуда в перспективе могла стать пепельницей.
Еще одна кружка была из-под кофе с молоком. Или сначала из-под молока, а потом из-под кофе, что вероятнее. На плите стояла сковорода, на удивление чистая. Но горы пакетов из Макдональдса объясняли ее чистоту. Возле холодильника покоились с миром, павшие в войне с сонливостью четыре жестяные банки энергетика.