Окно на кухне благоприятно относилось ко входящим ветровым потокам, поэтому мы летим обратно за пылинкой, неведомо почему развернувшейся над кухней обратно в гостиную.
С этой высоты стало видно, что на большом разложенном диване лежала девушка. На вид лет двадцати. Она была полностью голая, лежала на животе рядом со своим белокурым парнем.
Пылинка мягко пролетела мимо ее ног, затем поднялась выше, туда, где в этом возрасте для пыли нет места, но благополучно ее от этого спасала наброшенная небрежно простынь алого цвета.
Из-под простыни пленительно выглядывала сочная, налитая молодостью и решимостью задница.
Мы максимально близко и только из-за стремящейся куда-то пылинки, подлетаем к едва заметному пушку на бархатистой коже юного тела, ныряем в изгиб поясницы и уже скользим к плечам, прикрытым копной светло-желтых волос. Лицо покоится где-то в подушках, поэтому мы опускаемся ниже, по руке, изящно изогнутой в декадансе притяжения.
Мягкий изворот кисти сменяется матово-черным маникюром, пальцы скрепляют между собой едва касающиеся пола кружевные стринги белого цвета. Видимо, мысль снять с себя все приходит к девушкам уже тогда, когда они в постели.
Пылинка стремительно разворачивается на 90 градусов влево и абсолютно неожиданно для нас на полном ходу врезается в зеркальную гладь.
Зеркало стоит от потолка до пола. Пылинка смотрит на всю комнату целиком и на сотни таких же, погибших сегодня утром собратьев-наблюдателей.
Пыльное зеркало. О чем оно говорит? Оно немое. Оно лишь негласно может нам показать.
Показать, как зеркальная поверхность чуть едва ритмично подрагивает. Видимо, будильник где-то разрывается.
Зеркало отражает падение белых, как январский снег, стринг из разжавшихся пальцев. Как эти пальцы тянутся к лежащему теперь под нижним бельем будильнику и что-то ищущие в нем. Видимо, кнопку «заткнись».
Мы видим, как рука упирается в мягкий диван и пытается отжаться. Отжать от дивана собственное тело. Алая простынь соскальзывает, торс поднимается, отделяя себя от дивана. Медленно, едва дыша, зеркало показывает, как в профиль прорисовывается утонченная женская фигура из этой кучи утренней усталости.
Колени сжимаются и пятки встречаются с копчиком, руки выпрямляются, спина поднимается, грудная клетка предстает перед нами в полной красе, уверенная, но мягкая и молодая грудь, где-то между вторым и третьим размером, переливается набок, встречаясь одна с другой.
Тело решило перевернуться, потянуться. Солнечные лучи озаряют копну светлых, сверкающих и завитых волос. Из них, как из вод океана или бассейна, появляется сначала аккуратный носик, затем пышные черные ресницы, щеки, скулы, пылкие и даже пухлые губки, мягкий подбородок. Лицо уже не ребенка, лицо вот-вот женщины, девушки.
Ее руки тянутся к волосам и ныряют в них, расправляя. Затем пальцы, обнимая шею, гладят ключицы, спускаются чуть ниже и уже проскальзывают меж груди, разворачиваются и тратят пару секунд, чтобы обласкать озябшие от прохладного утра соски. Мы замечаем татуировку на запястье: «Memento mori, bitch»
Далее они скользят все ниже, по нежному животу, к ровному и гладкому лобку, щекотят бедра и ныряют в треугольник любви, едва касаясь клитора и губ, резко исчезают, будто обожглись или испугались. Все это происходит секунд за пять. Поэзия пробуждения.
Но за поэзией стоит проза, если тебе нужно встать, зевнуть, пройтись к зеркалу и почесать правую ягодицу, что мы и можем наблюдать.
Девушка внимательно смотрит себе в глаза, затем критично оценивает свое пробужденное тело, сжимает в руках грудь, разворачивается на 180 градусов, приподнимает руками попу, выгибается, как кошка и шествует далее, в душ, где все, что мы видели сейчас, через пять минут будет блистать и сочится, покрываемое тысячами капель воды.
Через 17 часов это тело будет унижено и растоптано мужской доминантой, а еще через 120 это тело уничтожит сила притяжения до неузнаваемости, но об этом позже.
Девушка не сразу нашла вход в бар «Сияние». Раньше он назывался попроще – «Сент-Хуинсент», потому что первого владельца и по совместительству бармена звали Винсент. «Сент» – потому что он сторчался на месте, снюхав дорожку в виде огромного католического креста. Вторая часть названия говорила лаконичнее о том, что при жизни он был редкостным мудаком.
Оказавшись среди разрисованных стен и валяющихся смердящих повсеместно тел, тут даже охраны не было, она сходу прошла к бармену и, окликнув его по имени, попросила чего-нибудь «интересного». Девочки такие девочки.