Мой первый поступок, явно расходящийся с проявлениями других, хотя, по правде говоря, совершенный без участия не только моего сознания,но также и подсознания,произошел ровно на сороковой день после смерти моей бабушки, когда вся наша семья,родственники и все уважавшие мою дорогую,всеми любимую бабушку собрались, как принято, на кладбище, чтобы совершить над ее смертными останками, покоящимися в могиле, так называемую "панихиду", когда вдруг, ни с того ни с сего, вместо того, чтобы соблюдать то, что было принято у людей всех степеней условной и безусловной нравственности и всякого материального положения, то есть, вместо того чтобы спокойно стоять с удрученным видом, с выражением горя на лице и даже, если возможно, со слезами на глазах, я стал скакать вокруг могилы, как бы приплясывая, и петь:
"Ой, ой, ой! Ой, ой, ой!
Со святыми упокой,
Раз она ушла домой,
Перешедши в мир иной.
Ой, ой, ой! Ой, ой, ой!
Со святыми упокой..." ... и т.д., и т.п.
И с тех пор в отношении всякого, так сказать "обезъянниченья",то есть подражания обычным механическим проявлениям окружающих,в моем составе возникало "нечто",всегда и во всем порождающее то, что я назвал бы теперь "непреодолимым стремлением" делать все не так, как другие.
В этом возрасте я поступал,к примеру,следующим образом.
Если, например, учась ловить мяч правой рукой,мой брат, сестры и соседские дети, приходившие играть с нами, подбрасывали мяч вверх, я, имея ввиду ту же цель, сперва сильно ударял мячом о землю,и только когда он отскакивал, я, сперва сделав сальто, ловил его и то только большим и средним пальцами левой руки; или, если все другие дети скатывались с пригорка вперед головой, я старался делать это, и притом всякий раз лучше и лучше, как у детей это тогда называлось, "задом наперед"; или, если нам,детям, давали разные "абаранские печения", то все другие дети,прежде чем положить в рот, сперва облизывали его, по-видимому для того, чтобы попробовать на вкус и продлить удовольствие,а я... сперва обнюхивал его со всех сторон и, может быть, даже прикладывал к уху и внимательно прислушивался и потом,хотя почти бессознательно, однако, тем не менее, серьезно, приговаривая про себя:
"Только так, только так,
Жадно ест один дурак.
Если дать себе потворство,
Можно лопнуть от обжорства" и ритмично напевая в такт,откусывал только один кусочек и,не смакуя, его проглатывал,- и т.д. и т.п.
Первое из событий, во время которого во мне возникло одно из двух упомянутых данных, ставших "живительными источниками" для питания и совершенствования наказа моей бабушки, произошло в том возрасте, когда я превратился из пухленького карапуза в так называемого "молодого повесу" и уже становился, как иногда говорится, "кандидатом в молодого человека приятной наружности и подозрительной внутренности".
И это событие произошло при следующих обстоятельствах, возможно, даже специально скомбинированных самой Судьбой.
Вместе с несколькими такими же, как я сам, молодыми повесами, я однажды ставил силки на голубей на крыше соседского дома,когда вдруг один из мальчиков, стоявший надо мной и внимательно наблюдавший за мной, сказал:
,,- Я думаю, что петлю из конского волоса нужно расположить так, чтобы в нее попал большой палец голубя, потому что,как нам недавно объяснил учитель зоологии, во время движения именно в этом пальце сосредотачивается резервная сила голубя, и поэтому, если этот большой палец голубя попадет в петлю, голубь может, конечно, легко разорвать ее.''
Другой мальчик, наклонившийся как раз напротив меня, у которого, между прочим, когда он говорил, всегда изо рта во все стороны обильно разлеталась слюна,фыркнул при этом замечании первого мальчика следующими словами, сопровождаемыми обильным количеством слюны:
,,- Закрой свою пасть, ты,жалкий готтенготский ублюдок! Ты такой же недоносок, как и твой учитель! Если наибольшая физическая сила голубя сосредоточена в этом большом пальце, то тем более мы должны стремиться,чтобы как раз этот палец и попал в петлю. Только тогда наша цель - то есть поймать этих несчастных голубей - будет иметь какой-то смысл в той особенности мозга, свойственной всем обладателям этого мягкого и скользкого "нечто", которая состоит в том, что, когда (изза других действий, от которых зависит его ничтожная способность проявления) возникает периодически необходимое закономерное так называемое "изменение присутствия",этот небольшой так называемый "закономерный кавардак" (которому надлежит происходить для оживления его других процессов в его общем функционировании) тотчас же создает возможность временного перемещения центра тяжести всего функционирования (в котором это скользкое "нечто" играет очень небольшую роль) из своего обычного места в другое, вследствие чего во всем этом общем функционировании часто получаются неожиданные результаты, смехотворные до нелепости."
Он выпалил последние слова с таким фонтаном слюны, что мое лицо как будто оказалось подставленным под "пульверизатор" (причем не "эрзац" продукции), изобретенный немцами для окрашивания материалов анилиновыми красителями.
Этого я стерпеть не мог, и,прямо из своего положения на корточках, я бросился на него и, ударив его изо всей силы головой под ложечку, мгновенно сбил его с ног, и он, как говориться, "потерял сознание".
Я не знаю и не желаю знать, в каком духе сформулируется в вашем мышлении результат информации об этом необычайном,по моему мнению, совпадении жизненных обстоятельств, которое я сейчас намереваюсь здесь описать,хотя для моего мышления это совпадение было прекрасным материалом,подтверждающим возможность того, что это описанное мною событие, случившееся в моей юности, произошло не просто случайно, а было намеренно создано некими внешними силами.
Дело в том, что этому ловкому приему всего лишь за несколько дней до этого события меня в совершенстве обучил один греческий священник из Турции, который был вынужден бежать оттуда, преследуемый турками за свои политические убеждения, и, по прибытии в наш город, был нанят моими родителями, чтобы обучать меня современному греческому языку.