Трудно сказать, что главенствует в становлении ребёнка – воспитание корректирует генетику или генетика доминирует, – но когда я снова увидел Сашу через несколько лет, всё как будто бы нормализовалось. Отец устроил её работать в Компанию на начальную должность в пиар-отдел, это как-то связано с её заочной специальностью. Она стала выглядеть лучше, но всё равно отличалась излишней бледностью и нездоровой худобой. На работе у девчонки сразу выявился основной талант – раздражать сотрудников Компании. Ей дали кличку «президентская ищейка» из-за того, что она была немногословна и недружелюбна, смотрела на всех свысока, умела быть одновременно везде и знала всё про всех. Не уверен, болтала ли она Президенту о том, что видела, но прозвище прилипло к ней намертво.
Заметив, что я на неё смотрю, Саша вопросительно приподняла брови, я помотал головой и, улыбаясь, поднял бокал с вином, как бы чокаясь с ней. Она сердито отвернулась в другую сторону.
Я переключил внимание на своего друга Старого, который с возрастом всё больше стал напоминать стареющего еврейского ростовщика, что, впрочем, было недалеко от истины. Гладкая упругая полнота давно была его визитной карточкой. Я прозвал его Толстым, но Президент посчитал, что эта кличка недостаточно представительная, и мы оставили «старый вариант». Круглое лицо, лоснящиеся щёки, маленький, вечно улыбающийся рот и выпуклые глаза, которые смотрят на людей с одинаковой теплотой, – в этом весь Старый. Словно поняв, что за ним наблюдают, он посмотрел на меня и причесал брови ногтями.
Сегодня мой друг впервые пришел на официальное мероприятие с новой женой Светой, от чего, судя по всему, она была в полном восторге. Я бы вручил ей награду «Самый молодой обитатель клана». Окинув взглядом присутствующих, и навскидку вспомнив их возраст, пришёл к выводу, что не ошибся – даже самому младшему из наших детей исполнилось двадцать два, тогда как Свете было уж точно меньше двадцати. Сама девушка была тонкая и невысокая, то есть полная противоположность своему мужу, но безупречно красивая, с совершенно ангельским личиком и большими фиалковыми глазами. К её рукам намертво прилип телефон, которым она снимала всё подряд и постила в сети, уморительно надувая губки. Сейчас она с усердием выкладывала в своей тарелке крупинки чёрной икры, окружая ими тарталетку с осетриной. Потом, игнорируя вилку, достала помидорину и медленно притопила её в соусе. Противно облизав пальцы, она взяла в руки телефон и начала с умилением фотографировать свою инсталляцию. Я вспомнил, что это называют фуд-порно, и был совершенно согласен с формулировкой. Старому так не казалось, ему происходящее явно нравилось: он приобнял жену, с резвостью голодного пингвина схватил тарталетку и запихнул себе в рот. Света притворно вскрикнула и, дико хохоча, руками полезла разжимать его челюсти, чтобы отобрать остатки еды и водрузить их обратно.
– Глянь на них, – ткнул я Классика в бок. – Как тебе, кстати, новоиспечённая супруга Старого?
Несколько минут он молча разглядывал Свету. Я уже даже забыл, что задал ему вопрос, как вдруг с непроницаемым лицом он сообщил, что по этому поводу у него двоякое мнение, которое при определённых обстоятельствах может перерасти в однозначное.
На этот эпизод с фуд-порно обратили внимание не только мы. На Старого и Свету с одинаково презрительным выражением лица смотрели две его дочери от первого брака – старшая Карина, ей недавно исполнилось двадцать восемь лет и раскабаневшая Поля, на пару лет помладше. То же презрение читалось и во взгляде жены Михеича Эллы. Она сидела напротив Герцманов и строго смотрела на парочку, потом деликатно коснулась руки мужа, выглядевшего усталым и напряжённым:
– Ты что-то совсем ничего не ешь. Не голоден?
Михеич покачал головой и, заметив мой взгляд, с надеждой сказал:
– Эй, Бульд, выпьешь? А то бабки общаковские влили, а никто вусмерть не катается.
– Выпьем, Михеич. Сейчас отолью и выпьем.
Михеич обречённо откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, его массивная ручища с татуировкой крепко сжимала стакан с двойным виски.
Я отодвинул стул и, огибая столы, направился по направлению к выходу. По пути я вынужден был периодически останавливаться, принимая поздравления и обмениваясь со знакомыми дежурными фразами, стараясь не ввязываться в продолжительный разговор. «Приветствую, огромное спасибо, рад вас видеть», – говорил я, дружелюбно пожимая руки всем вокруг. Наконец удалось выйти, и я вздохнул с облегчением, отгородившись от шума вечеринки дверью, почти заглушающей громкие звуки.