— Какое же? — слабо улыбнулся Лессинг.
— Помните лихорадку Клариссы?
— Конечно. После этого все пошло более открыто. Я подумал, что, возможно, в бреду она увидела то, что ей не позволялось видеть в обычном состоянии. Казалось, лихорадка была необходимой. Но, конечно...
— Погодите, — перебил его Дайк. — Вероятно, вы должны знать, что вы могли начать составлять мозаику не с того конца. Оглянемся теперь назад. Вас застиг ливень, и после него Кларисса заболела и была в бреду, правильно? И после этого все начало становится все более и более странным. Лессинг, а вам когда-нибудь приходило в голову, что под ливень попали вы оба. А вы совершенно уверены, что это не у вас самого было бредовое состояние?
Какое-то время Лессинг сидел неподвижно, задумчиво прищурившись. Затем все же встряхнулся.
— Да, — сказал он. — Я уверен.
— Хорошо, — улыбнулся Дайк. — Я просто спросил. Разумеется, это была лишь одна из версий.
Он замолчал.
Лессинг вскинул на него взгляд,
— Может, у меня действительно была лихорадка, — признал он. — Может, мне почудилось все это. Но ничего не объясняет провал в памяти, кроме прыжка. Хотя я знаю, по крайней мере, один способ получить ответ хотя бы на часть вопроса.
Дайк кивнул.
— Я как раз думал, захотите ли вы сделать это. Я имею в виду, немедленно.
— Почему бы и нет? Я знаю путь туда. Могу найти его с завязанными глазами. Может, она до сих пор ждет меня там все это время.
— Остается еще вопрос с пропуском, — сказал Дайк. — Но, думаю, могу это устроить. Но вы точно хотите отправиться туда, Лессинг? Вам не нужно время подумать? Знаете ли, для вас будет ужасным шоком, если вы не найдете никакой квартиры и никакой Клариссы. Но, признаюсь, я не буду удивлен, если вы найдете их. Мне кажется, все это — сплошная аллегория, какую мы еще не поняли. А может, никогда и не сумеем понять. Но...
— Я должен пойти, — перебил его Лессинг. — Разве вы не понимаете? Мы никогда ничего не докажем, если не исключим самую очевидную возможность. В конце концов, я просто обязан узнать истину!
Дайк рассмеялся и затем пожал плечами.
Лессинг стоял перед знакомой дверью, протянув дрожащий палец к звонку. До сих пор память честно служила ему. Была знакомая лестничная площадка. И была знакомая дверь. А за дверью, — он был совершенно уверен, — было знакомое расположение комнат, где некогда жила Кларисса. Но, разумеется, сейчас ее там не могло быть. Он не был бы разочарован, если бы на звонок открыл кто-то совсем незнакомый. Это ничего бы не опровергло. В конце концов, прошло ведь два года.
И Кларисса, скорее всего, сильно изменилась с тех пор, как он видел ее последний раз. Лихорадка, казалось, ускорила события.
Ну, предположим, что все это окажется правдой. Что она действительно принадлежит к суперрасе. Предположим, что она вошла в мир Лессинга только одной гранью ее четырехмерного бытия. И этой гранью она полюбила его — у них было для этого столько свиданий. Но личность ее была гораздо глубже, чем Лессинг мог бы когда-нибудь постичь, она не могла получить правильное развитие в своем объемном мире, а пока одна ее грань была в его плоском мире, — это было все, что Лессинг знал из нее, — она могла бы все еще любить его. Он надеялся, что могла. Он помнил ее слезы. Он помнил ее сладостные, стеснительные и такие горячие слова: «Я буду любить тебя вечно...»
Он с силой нажал звонок.
Квартира изменилась. Повсюду все еще были зеркала, но не... не такие, какие он помнил. Теперь это было нечто большее, чем просто зеркала. У Лессинга не было времени анализировать, в чем же именно они изменились.
— Кларисса... — позвал он.
А затем, в один краткий момент всеведения, он, наконец, понял, как же был неправ.
Он забыл, что четырехмерное пространство — это еще далеко не предел. Кейбелл невольно ввел его в заблуждение: существуют многомерные пространства, где у куба может быть гораздо больше, чем шесть граней. Измерение Клариссы...
Протяженность множественных измерений не просто соприкасается в пространстве с нашим миром, скорее пространство — лишь среда, через которую проходят эти протяженности. И потому, что люди живут на трехмерной планете, и потому, что все планеты в этом континууме трехмерные, невозможен никакой физический тессеракт, кроме протяженности.