– А какой у нас постоянный ориентир, который не изменится за несколько веков? – нахмурился Жора.
– Известно какой… ик… звёзды, большие и приметные. Записать, зарисовать и отметить. В период войны загрузить данные в компьютер любого планетария и через пять минут получить точные координаты и чуть ли не говорящий навигатор.
В рубке повисла тишина. В воздухе витал очевидный факт – где-то имелся журнал со звёздной картой, указывающей на местоположение трезубца. Жив ли тот, кто этот трезубец положил на дно? Точно нет, достаточно отсчитать тысячу лет от даты конца войны. Подобная миссия – это билет в один конец.
– Можно искать в этом времени, а можно и в будущем, – предположила Ада, прикидывая, что если журнал должен продержаться десяток веков в целости и сохранности, то простой обыватель до него просто не сможет добраться своим ходом. – Если бы я должна была спрятать журнал на тысячу лет, то постаралась сделать всё, дабы раньше времени до него никто не добрался. А журнал не трезубец – его можно прятать почти что у всех на виду, и никто не найдёт.
– Пишем Игорю… – кивнул Жека. – Пусть расшатывает весь Т.А.Б.О.Р. В их времени куда проще отыскать всех виновных, в семейном кругу дружеского пыткодопроса узнать все координаты журнала и отправить его нам. Это задание уровня героя Советского Союза.
– Тебе мало быть дважды героем? – снисходительно улыбнулась она.
Воробьёв злил, порой мог и выбесить до желания его прибить, но вместе с тем он умел разряжать атмосферу и громоотводом снимать часть гнёта с плеч. Вот такой удивительный разведчик, но только его слова вызвали у неё искреннюю улыбку, сквозь внутреннюю боль.
– Трижды, Адольфик, после Карлоса я – трижды герой Советского Союза. И да – мне мало!
– Только обо мне ни слова! – спохватилась она, пока Жора набирал сообщение. – Ни Т.А.Б.О.Р.у, ни кому-либо ещё. Ада Шурикова убита десять лет назад.
– Обижаете, донья де Очоа, – отозвался Глистер. – Вашего имени не узнает никто. Игорю я сразу сообщил, что тут только я, Кос и Жека… потенциально с шансом привлечь Барбароссу.
При очередном упоминании Германа Жека недовольно поджал губы, но промолчал, предпочитая продолжительные лобзания с бутылкой рома. Впрочем, раз его пьянство помогало лучше думать, то Ада мысленно оставила этот вопрос навсегда.
«Сказали бы уже день предполагаемого убийства друг друга, чтобы я отметила дату звёздочкой в календаре!»
– Игорь не дурак, знает, что я тоже тут. Кто ещё бы вас надоумил писать ему. Но остальные чтобы ни сном ни духом!
– Ни духом… ик… согласен, а вот ко сну пора бы начать отправляться, день был хорошим и насыщенным. Да и детям надо оставить хотя бы пяток не выученных матерных песенок на будущее!
– Твою мать! – подскочила на месте Ада и помчалась к матросам.
Кос, конечно, талантливый игрец на различных инструментах, но песенки он действительно знал только очень неприличные. После такого массового обучения сыновей плохому, лучшим из сценариев станет невозвращение Диего домой… по крайней мере пока дети окончательно не вырастут, чтобы не краснеть перед мужем за такую промашку в воспитании.
☠ ☠ ☠
Сколько он стоял так, рассеянный в небытии? Больше нарушителей не было. Только пополнение. Ещё два корабля стали их частью. Сколько ещё на подходе? Впрочем, места хватит на всех. Здесь нет времени, нет пространства и нет границ. Только ожидание. Однажды их призовут к служению. Это знал меч, это знали они все. Они бойцы. Их дело – война. У них больше нет иной жизни. Только служение.
Прошлое постепенно испарялось. Все события, картинки и эмоции просыпались сквозь разум, как песок сквозь пальцы. Он едва помнил ощущение этого самого песка, тепло солнца, резкие порывы ветра и всё то, что называлось жизнью. Всё труднее получалось выловить из мрака отрешённости лица. Его единственный друг, самый верный подчинённый, ненавистное лицо отца, немного печальное лицо матери, его собственные дети… Он хранил в своей памяти только её лицо. Лицо ушедшей от его карающей длани нарушительницы. Меч её тоже запомнил. Теперь, если рискнёт подняться на борт, смерть будет ожидать её отовсюду. На неё бросится вся свора матросов без имён, памяти и жизней.
Адмирал цеплялся за её лик, как за якорь. Единственное, что он сумел уберечь в своей памяти, пока всё остальное исчезало. Каждое её колкое слово, каждую чёрточку лица, каждое движение. Слёзы, отражающие свет фонаря, что дорожками скатывались по её щекам. И глаза. Отчего-то они были очень важными. Самые синие глаза на свете. Самые печальные. Этот взгляд причинял боль, на мгновение позволяя вспомнить себя живым. Что-то в нём было… что-то неуловимо важное. Заноза, которую никак не мог вынуть меч из его памяти. Гадкая, мучительная, мешающая, создающая дефект внутри идеального раба меча.