Ответа на своё заявление он так и не услышал. День обещал перейти в томный вечер, но неожиданно обнаружилось несколько неучтённых фактов о весьма пуританской колонии. Первый – Жеку здесь знали очень многие, а в лицо узнавали совсем все. Второй – пару раз не слишком трезвый, но весьма активный Воробьёв наведывался в местный монастырь, в котором спаивал и соблазнял монашек, начиная с матери-настоятельницы. Третье – ранее в этом же году он успешно ограбил местный банк, а позже демонстративно сорил деньгами в этой же колонии. Последнее – агент Смит в своём громком появлении умудрилась за короткое время обозлить всех местных так, что её хотели казнить даже более яро, чем Воробьёва. Самое последнее – пока они обсуждали насущные дела, их окружили.
Неизвестно, в какое тайное местечко «Карина Смит» сунула журнал с навигатором до трезубца, но утром на казнь она пришла вместе со своим чтивом. Не выспавшийся и не опохмелившийся Воробьёв ненавидел всё сущее и пьющее за то, что он всю ночь при помощи солнечных зайчиков и лампы пускал морзянку тревоги в сторону наблюдательного поста с Александра Невского, но так и не был освобождён. Утром, даже не покормив, обоих заключённых привели на местную площадь гуманизма. Во имя демократии им предоставили выбор казни.
И вот, под бой часов Жека с тоской поглядывал на сверкающее на солнце лезвие гильотины. В ста метрах от него удручённая «Карина Смит» примеряла модный галстук. Настолько модный, что хоть умирай в таком, будучи молодой и красивой. Воробьёв получил посмертный шанс посмотреть на угасающий мир под интересным углом. Углом летящей в корзину головы. Занимательное открытие, но почему-то не слишком вдохновляло.
– Если сегодня понедельник, то хреново начинается моя неделька! – пробормотал он.
За особенные заслуги перед городком и колонией, названия которых он забывал каждый раз, его решили казнить в первую очередь, оставив шумную женщину на десерт.
– Евгений Воробьёв, – пронёсся над площадью глас.
– Жека, для вас просто Жека.
– Обвинен в дебоше, пьянстве, шпионаже, контрабанде марихуаны, порочных связях с дочерью… простите, мне нужно перевернуть листок… дочерью бывшего губернатора, дочерью нынешнего губернатора. Далее совращении дочерей трёх трактирщиков, двух пекарей, посла Англии, Франции и Бельгии. Потаканию вражеских сил Гондураса Испанского. Потаканию вражеских сил Гондураса Британского. Попытке политического переворота в Парагвае, ныне именуемом Ямайкой. Именем англиканской церкви, обвинён в растлении пятнадцати монахинь и пяти матерей-настоятельниц, попытке соблазнения отца Джонатана, успешном спаивании отца Брайана, отца Генриха и отца Александра… В оскорблении генерала Род-Тауна…
«А, так вот что это за дыра! Виргинские острова2. Ну частично… уж я-то постарался!»
– Господа, это надолго. Вы могли бы пока погулять или пообедать! – дружелюбно предложил Воробьёв, елозя на гильотине, чтобы хоть немного размять затёкшую шею.
– Вы бы мою казнь отложили до завтра! – попыталась предложить мадам. – Зачем отвлекать всех от главной звезды этого цирка?
– Лучше казните её первой, у суперзвезды всегда должен быть кто-то на разогреве! – с досадой рявкнул Воробьёв, добившийся своими телодвижениями лишь того, что шея ещё и начала чесаться. – Вы хоть моете эту гильотину между клиентами?! Тут же грязь одна и антисанитария! А если я заболею?!
– Молчи, смертник, – шикнул на него палач. – Ещё никто не жаловался… Пусть земля им будет пухом.
– Остановите казнь, ничтожные людишки! – прозвучало громовым раскатом над площадью. На мгновение Жека решил, что имеют место самые мощные концертные динамики… но откуда им взяться в 18-м веке? – Эти люди принадлежат мне!
– Я из-за него сбился! У меня тридцать два листа обвинений… вот где я остановился?! – обиделся глашатай. – Кто смеет прерывать казнь?
– Я народный мститель и десница судьбы! Все негодяи, готовьте гробы! – продолжал громыхать голос, испытывая барабанные перепонки всех присутствующих на прочность.
На площади появился мелкий и юркий шкет возраста школоты на выпуске, и принялся активно наводить хаос и анархию. Жека с удивлением смотрел на невиданное создание, совершенно ему незнакомое. Краем глаза он поймал такое же непонимание у своей товарки по общему делу и общему несчастью. «Карина Смит» едва ли узнавала в шустрике кого-то знакомого.