- Ты была обольстительна и ничуть не развязна.
А я уже тогда был влюблен в тебя по уши, - так мне тогда казалось, - но теперь я вижу, что это была лужица по сравнению с теперешним океаном.
- Ты был такой ласковый и кроткий. Тебе приходилось очень сдерживать себя, чтобы вести.себя так кротко?
- Ангел мой, я готов был швырнуть тебя на камни и зверски изнасиловать!
- Неправда. Ты был очень робок и застенчив.
- И неуклюж. Я это сам знаю. Но не настаивай на этом слишком, а то мне станет стыдно за того неловкого мальчика.
- Ты никогда не был неуклюжим, и мне нравилась твоя застенчивость, хотя я и не понимала тогда, как она очаровательна. А что касается стыда, добавила она, начиная раздеваться, - знаешь, ты сегодня днем сделал меня бесстыдной. Так что теперь тебе придется последовать моему примеру.
- Как чудесно, что мы снова можем купаться здесь, - сказал Тони, тоже начиная раздеваться. - Как ты думаешь, вода холодная?
- Не холоднее, чем была тогда, а нам она казалась теплой.
Кэти сбросила с себя рубашку и стояла перед ним, улыбаясь несколько смущенно, хотя только что хвалилась своим бесстыдством.
- Скажи, я так же нравлюсь тебе, как та девчонка, которая подбила тебя тогда раздеться и выкупаться здесь?
- Она была красива, - сказал Тони, - но она была еще девчонка. А ты женщина, и ты гораздо красивее. Твои груди и тело теперь сформировались, и во всех пропорциях полная гармония.
- И никаких критических замечаний у тебя нет?
- Нет. Разве только ты чуточку худощава, Кэти.
- Я вовсе не желаю растолстеть, - сказала Кэти. - Вот было бы ужасно, если бы я стала типичной тевтонкой и ходила бы вперевалку, как утка!
- Этого никогда не будет, - успокоил он ее. - Так расползаются только блондинки. А ты брюнетка.
Наверное, твоя бабушка пошалила с каким-нибудь итальянцем, а прабабушка - с французом.
- Ты думаешь? - спросила, заинтересовавшись, Кэти. - Мне всегда хотелось быть не чистокровной тевтонкой. Я была бы в восторге, если б узнала, что я дитя любви и что мои родители были такими же, но боюсь, что я безнадежно "законная". Моя мать была порядочная женщина - не то, что ее дочь.
- За это никогда нельзя поручиться, - сказал Тони ободряющим тоном. Даже самые никудышные из нас иногда отличаются. Полчаса блаженной слабости, и вот вам, пожалуйте, - Кэти. Дай-ка мне пощупать твой затылок.
- Зачем? - спросила Кэти, наклоняясь вперед.
- Я хочу знать кто ты - долихоцефал или брахицефал? Это чрезвычайно важно.
Тони отнял руку от ее затылка и пощупал собственный.
- О, пощупай, пожалуйста, так еще мою голову, - сказала Кэти. - Это восхитительно. А почему это так важно, что я... как это ты сказал?
- Чувственная маленькая свинка, - сказал Тони, лаская ее затылок кончиками пальцев. - Это научные термины, и значат они всего-навсего длинно- и круглоголовые. Но если ты долихоцефал, ты не должна выходить замуж за брахицефала.
- Почему? Ах, какое изумительное ощущение!
Какое значение может иметь форма головы?
- То, что долихоцефалы вечно убивают брахицефалов и наоборот,, так что если мы с тобой разные, мы будем всегда стремиться убить друг друга.
- Какой вздор! Но у тебя устанут пальцы, дорогой. На этот раз хватит, но ты мне когда-нибудь сделаешь так еще? Так, кажется, всегда говорят женщины? Но кто же мы - долихо- или брахицефалы?
- Открою тебе как строжайшую научную тайну, - торжественно сказал Тони, - мне кажется, что мы ни то, ни другое. Мы, по-видимому, оба серединка на половинку. Мы принадлежим к особой породе, Кэти, все остальные экземпляры которой вымерли.
- Чудесно! Значит, мы не убьем друг друга?
- Думаю, что нет, разве только твоя голова сплющится, а моя разбухнет. Но лучше нам держать это про себя, а то нас, пожалуй, могут отравить, чтобы узнать, почему мы выжили. Разумеется, в интересах науки.
Тони скользнул в воду.
- Холодная вода? - спросила Кэти, стоя у самого края и протягивая к нему руки.
- Прохладная, - сказал Тони, вздрогнув от восторга, когда ее горячие груди прильнули к его щеке в то время, как он снимал ее с берега.
- О, да она совсем теплая! - вскричала Кэти, брызгая ему водой в лицо и потом осушая его глаза поцелуями.
- Я сказал это, чтобы ты не подумала, что она очень теплая, и не разочаровалась.
Они доплыли вместе до конца бухты, чтобы посмотреть, нет ли поблизости лодок, потом медленномедленно поплыли обратно. Тони остановился там, где прозрачная вода доходила ему почти до груди, и Кэти подплыла к нему.
- Ах, - сказала она, становясь на ноги возле него, - в тот раз я стояла, а ты подплывал ко мне. Это был наш первый настоящий поцелуй.
Тони взял ее за руки и тихонько привлек к себе по воде, пока ее прохладное мокрое тело не коснулось его тела, тогда он поцеловал ее. Но на этот раз, когда Кэти снова стала на ноги, Тони не прикоснулся к ней, как тогда, вспомнив свое добровольное обязательство.
Кэти протянула к нему под водой руки и медленно провела обеими руками по его телу.
- Какое у тебя красивое тело, - сказала она. - Грудь широкая, твердая, крепкие ребра, а бедра узкие и гладкие, как чудесный полированный металл.
Хорошо быть любимой красивым мужчиной, Тони.
Стоя в воде, она схватила его за руки и слегка откинулась назад.
- Тот поцелуй в воде и решил всю мою жизнь, Тони, - сказала она. - До тех пор я находила тебя очаровательным, прелестным, и мне казалось, что я влюблена в тебя, как я тебе тогда же и призналась, когда ты в первый раз поцеловал меня в моем убежище. Помнишь? Мы непременно должны сходить туда.
Но только, когда ты поцеловал меня здесь, я поняла, что действительно влюблена в тебя. Это было что-то совершенно новое - неописуемое. Меня так и потянуло к тебе, и вот почему я не могла удержаться, чтобы не обнять тебя. И тогда я почувствовала, что готова мучиться миллионы лет в аду, лишь бы быть твоей возлюбленной. Ты догадывался об этом тогда?
- Отчасти, но не вполне. Я был молод, Кэти, поглощен своими переживаниями, своей влюбленностью. Я только надеялся, что ты чувствуешь то же, что и я.
- Помоги мне вылезти на камни, Тони, милый.
Не стоит дожидаться, пока мы замерзнем. В таинственном мешочке - два маленьких полотенца, - это все-таки лучше, чем ничего. Вытирайся скорее!
Пока они лежали на солнце, а потом одевались, Тони рассказал Кэти об Эвелин, о том, как много для него значило воспоминание о ее прикосновении, и закончил рассказом об их неудачном свидании в Лондоне.
- Она хорошенькая? - спросила Кэти.
- Была хорошенькой лет двадцать назад.
- Ты когда-нибудь жалеешь о ней?
- Жалеть о ней? - сказал Тони удивленно, - О чем жалеть? Это было все равно, что нарвать букет весенних цветов, зная заранее, что они скоро увянут.
Ты ревнуешь, Кэти?
- Я завидую ей, и я ей благодарна. В ней было, наверное, какое-то особенное очарование, раз она сумела пробудить в тебе такое совершенное чувство прикосновения.
- Да, что-то в ней было, но разве смогла бы она пробудить во мне это чувство, если б оно не было заложено во мне? Тогда я находил ее очаровательной, но когда я увидел ее в последний раз, я пришел в ужас. Она напомнила мне капуанскую Венеру, ты помнишь ее, она необыкновенно прекрасна, но зверски изуродована каким-то варваром. Что, женщины всегда становятся такими, какими мужчины хотят сделать их?
- Боюсь, что почти всегда.
- Боже! - воскликнул Тони. - Какая ответственность! Как ты думаешь, я тоже испорчу тебя, Кэти?
- Разве что чрезмерной добротой, мой любимый.
Поднимаясь по крутому склону холма, Кэти принялась собирать полевые цветы, а Тони срезал для нее перочинным ножом молодые побеги ракитника, на которые она ему указывала. Они медленно шли к дому, болтая и собирая цветы, пока у каждого не набралось по большому букету. Тони сказал с улыбкой:
- Что, эти цветы - часть следующего сюрприза, Кэти?
- Нет! Просто чтобы поставить в наших комнатах. Придется попросить у Маммы несколько стаканов или ваз. Пожалуйста, не предвосхищай сюрпризов, Тони. Могу сказать тебе только, что эти цветы не будут разбросаны ни по твоей, ни по моей постели.