Когда они вечером садились обедать, Тони сказал: - Знаешь, Кэти, я бы не отказался распить бутылочку стравеккьо, которым так гордится Баббо, мы не пили его с нашего первого завтрака, а ведь с тех пор прошло уже несколько чудесных недель. Надо было спросить этого вина вчера вечером, когда мы все сидели вместе и пили по случаю возвращения Филомены. Заказать им, что ли, бутылочку и попросить в конце обеда присоединиться к нам?
- Закажи вина, дорогой, но не приглашай их сегодня.
- Еще какой-нибудь сюрприз?
- Ты не должен задавать вопросов, Тони. Но достань вина - мне тоже хочется выпить.
- Это хорошо. Я так рад, когда ты наслаждаешься благами жизни. Ты не скучаешь без своего австрийского вина?
- Нет, я ни о чем австрийском не скучаю. Да, кроме того, я уже много лет вовсе не пила вина.
- Приятно, что Филомена опять здесь, правда? - сказал Тони, стремясь как можно скорее отогнать дурные воспоминания. - А какая была потрясающая сцена. Тебя когда-нибудь столько поздравляли?
- Я рада, что нашелся хоть один человек, который нас одобряет. Боюсь, что таких немного, Тони.
- А может, и другие одобрили бы, если бы узнали всю нашу историю. Впрочем, какое нам до них дело.
- Но нехорошо, что мы не купили сегодня никакого подарка для Филомены, - сказала Кэти с сожалением. - Как это я не вспомнила.
- Признаюсь тебе, что я на минутку выбежал из музыкального магазина и купил ей шарф, - сказал Тони. - Самый пестрый, какой мог найти. Вот почему я и предложил пригласить их, но ведь мы можем преподнести его завтра утром.
- Ты сам ей преподнеси. Она тебя обожает.
- Мы преподнесем его вместе и хором произнесем речь: "Покорнейше просим вас милостиво принять от нас этот нарядный шарф, Филомена". Давай разучим речь. Начинай: "Покорнейше - просим вас - милостиво - принять..." Да ты не смейся, Кэти, разве только, что ты хочешь, чтобы мы оба засмеялись на слове "милостиво". Ну, давай снова...
Когда они уже довольно долго просидели за послеобеденным кофе, Кэти спросила:
- Тони, который теперь час? - Почти половина десятого.
- Ты был такой хороший и милый, Тони, что позволил мне нести командование, как ты это называешь. Я была не так уж изобретательна по части сюрпризов, но в конце концов самый замечательный ежечасный сюрприз это быть вместе на этом чудесном острове. Если бы ты стал настаивать, я бы в первую же ночь отдалась тебе, но мне пришлось бы сделать над собой усилие, и это было бы для меня не так радостно, как мне хотелось бы и как это будет теперь.
Подарив мне эти дни и ночи, чтобы я прониклась близостью твоего тела и забыла то, что мне нужно было забыть, ты сделал для меня так много, что во мне словно все перевернулось, и я почувствовала, что я вся твоя; в том состоянии, в каком я была, самые нежные, самые пылкие ласки не могли бы заставить меня почувствовать это сильнее. Достаточно ли я сказала, чтобы выразить тебе мою благодарность?
- Больше, чем достаточно, милая Кэти, больше, чем я заслужил. Мне так легко подчиняться тебе.
- Но больше так не должно быть, - сказала Кэти, - и у меня нет никаких вздорных понятий насчет того, что называется завершением брака. Во всяком случае, сюрприз на сегодняшний вечер состоит в том, что я прошу тебя прийти ко мне в десять часов и взять на себя командование.
- Так, значит, ты?..
- Да, да, я хочу, чтобы ты любил меня так, как любил тогда - давно. Вот почему я говорю тебе - приходи ко мне в комнату, потому что ведь это произошло там, где мы с тобой любили друг друга.
- Ты вполне, вполне уверена, что хочешь этого, Кэти? Ты говоришь это не потому, что у тебя, может быть, какое-то ложное представление, будто мужчина страдает и что это твой долг.
- Нет, милый. Эти три ночи, что я провела рядом с тобой, я так хотела тебя, так. хотела, что едва удерживалась, чтобы не соблазнить тебя. Но я хотела почувствовать себя уверенной. Я хотела, чтобы у меня изгладилось всякое чувство горечи.
Она встала и прибавила:
- Приходи, когда часы начнут бить десять, как только услышишь первый удар. Я буду ждать тебя.
Куранты на башне еще вызванивали последнюю четверть, когда Тони тихонько отворил дверь к Кэти.
Вся комната была пронизана бледным голубоватым светом - так вот для чего ей нужен был непременно голубой шелковый шарф. Он сел на край кровати и нежно поцеловал Кэти; она смотрела на него с улыбкой - глаза ее были ясны и широко открыты, в них не было ни грусти, ни страха. - Хочешь, я лягу рядом с тобой, моя Кэти?
- О Herz, mein Herz. Помнишь, как я сказала тебе это тогда? Да, я хочу, чтобы ты лег рядом со мной.
Он обнял ее и стал осыпать поцелуями ее лицо, а потом тихонько положил руку ей на грудь, чтобы она почувствовала ее жар на своем теле.
- Ты, правда, хочешь, Кэти, радость моя? Может быть, еще подождать...
- Нет, нет, я хочу теперь, сейчас.
Он прижал ее к себе бережно и нежно и почувствовал, как трепетно льнет к нему ее ослабевшее тело.
Потом Тони заснул и ничего не помнил, пока не почувствовал на своем лице дыхания Кэти. Она прильнула щекой к его щеке, и он услышал, как она сказала:
- Любовь моя, радость моя, тебе пора идти к себе. Уже давно рассвело, и через несколько минут придет Мария и принесет наш завтрак.
Но как можно было сразу расстаться с Кэти, которая лежала рядом, облокотясь на подушку, и глядела ему в глаза? Тонн привлек ее к себе и прошептал:
- Кэти.
- Да?
- Тебе хорошо было этой ночью?
- Да, очень, очень. У меня даже нет слов передать это.
- Я ничем не огорчил тебя? Ты не грустишь?
- Нет, все было прекрасно, радостно и чудесно. - Я так любил тебя, так любил!
- А я тебя.
- Мне хотелось отдать тебе свою жизнь.
- Ты отдал, Тони...
- И, может быть, поэтому я сегодня люблю тебя еще больше.
- И я тебя.
- И ведь это только начало. - Да, только начало.
- Ты никогда не разлюбишь меня, Кэти?
- Нет, пока не умру.
- Не умирай, Кэти. Давай жить вечно. Хорошо?
- Да, и с каждым днем будем любить друг друга все больше.
- Да. Ты красавица, моя Кэти, в этих круглых грудях живет богиня.
- А в твоих руках и чреслах - бог.
- Мне пора идти.
- Да. Она вот-вот придет. - Поцелуй меня еще раз.
Тони благополучно пробрался в свою комнату как раз вовремя, чтобы принять поднос с завтраком, который ему подала служанка; он невольно улыбнулся, увидев, что покровительствующая им экономная Филомена поставила оба завтрака на один поднос. Тони вынес его на террасу, пододвинул стулья к столу, принес сигареты и поставил небольшое деревце в кадке так, чтобы тень его защищала стул Кэти от солнца.
Звать ее не было надобности - она всегда слышала шаги девушки на лестнице и минуту спустя являлась к нему с собственным подносом. Тони думал, что она скажет, когда увидит предательский поднос с двумя приборами, - а может быть, она сама гордо распорядилась подать завтрак к нему. Из сада донеслись звуки гитары. Тони вышел на середину террасы и услышал чистый голос Кэти, напевавший "Wenn ich in deine Augen seh'". Как чудесно она придумала сказать ему этой песенкой, что она любит его и счастлива своей любовью.
Когда пение кончилось, Тони подошел к перилам и, заглянув через них, увидел Кэти, стоявшую внизу в своем новом халатике с перекинутой через плечо гитарой.
- Благодарю тебя, трубадур, - сказал он.
Она взглянула наверх.
- Ах, ты тут? Лови!
Она бросила ему маленький пучок цветов, который он поймал на лету.
- Вот цветы для тебя, господин мой, и веточка розмарина на память.
- Благодарю тебя, трубадур, я не забуду. Не фрейлейн ли Кэти прислала тебя, чтобы ты спел свою прелестную песенку?
- Я подумала, не все же уступать только мужчинам услады любви, и решила сама спеть aubade [Утреннюю серенаду (фр.)] своему возлюбленному.
- Чем мне отблагодарить тебя, трубадур?
- Завтраком, - деловито ответила Кэти. - Я сейчас поднимусь. А все готово?