Он решил, что лишь вредит себе этой слабой попыткой самодисциплинирования, а потому расплатился и вышел на улицу. Предполагая, что Кате может быть нежелательно, чтобы он подъехал прямо к дверям ее дома, он велел извозчику остановиться в конце той улицы, где она жила. Тут он впервые спросил себя, что они будут делать, если Ката замужем или же у нее есть возлюбленный. На секунду вся кровь в нем остановилась, а затем он сердито сказал себе, что незачем измышлять всякие ужасы и готовиться к преодолению трудностей, прежде чем они претворились в действительность. Пытаясь отвлечься, он заставил себя глядеть в окно экипажа. Поразительно было оживленное уличное движение и показное богатство, хотя время от времени можно было заметить нищих и беспросветно угрюмые лица… Какой раздирающий сердце контраст между крайней нуждой и роскошью! Тони старался думать лишь об изяществе внешнего вида города — о веселом фонтане, об оригинальном, напоминающем Италию, фронтоне церкви в стиле барокко, о великолепном дворце. Прежде он часто припоминал предметы, не зная, что видел их; но теперь он пристально вглядывался, стараясь запечатлеть в памяти, и через миг совершенно забывал. Впоследствии он ничего не помнил о Вене, кроме своих собственных переживаний на фоне шумного уличного движения и толпы; среди них время от времени выплывал какой-нибудь яркий образ — трогательное или наглое лицо, уголок ресторана, номер автомобиля, мебель спальни в отеле.
Экипаж остановился в спокойной, очень широкой улице с большими домами, и Тони расплатился — ведь потом они легко найдут другого извозчика. Он взглянул на дощечку с названием улицы: да, это была та самая улица. Он зажег другую папиросу и прошел около ста шагов по боковой улице, стараясь утишить частое биение своего сердца и унять дрожь рук. Что, если Каты нет? Волнение сделалось таким же мучительным, как перед сигналом о выходе из окопов для атаки. Но к чему так по-идиотски медлить, ведь он, наконец, утратит последние остатки самообладания! Он нетерпеливо швырнул папиросу и быстро зашагал обратно к углу улицы.
Номер дома Каты был тридцать второй, и Тони увидел, что четные номера, начиная со второго, находятся на противоположной стороне. Он осторожно выждал, пока не проехала вереница быстро мчавшихся автомобилей, — сейчас неподходящий момент для того, чтобы дать себя раздавить, — и затем перешел. Путь казался ужасно долгим, ибо дома были большие и отделенные один от другого садами. Возле номера двадцать восьмого он остановился и глубоко вздохнул несколько раз; право, это ощущение слабости просто какое-то идиотское! Третий дом отсюда — его угол уже виден сквозь деревья. Последние несколько шагов Тони почти пробежал, а затем остановился: номер тридцать второй был пуст, и на воротах висел замок.
Несколько мгновений Тони стоял и уныло глядел на унылые окна, смутно удивляясь тому, что он не ощущает ничего особенного. Что же он мог бы ощущать? То было одно из мелких, но столь неожиданных потрясений, которые больше ошеломляют, чем иные крупные, но заранее предвиденные несчастья, — совсем как тот удар шрапнели в ногу, который заставил его закружиться на месте, но не причинил сколько-нибудь значительной боли. Она появилась позже. Разумеется, он понимал, что Ката могла выехать отсюда, и подготовил всевозможные вежливые фразы на немецком языке для расспросов жильцов дома. Он даже держал наготове в руке, корректно облеченной в перчатку, свою визитную карточку, чтобы вручить прислуге. Но никак не ожидал найти дом пустым, особенно в таком перенаселенном городе, как Вена. Правда, иной раз он готовился к долгим поискам, но был совершенно неподготовлен к тому, что следы сразу же закончатся в каком-то тупике, из которого, по-видимому, нет ни малейшего выхода.