Он машинально вынул бумажник и аккуратно всунул визитную карточку в надлежащее отделение. Его рука совершенно не дрожала, и сердце билось почти нормально: забавно! Ему пришла в голову мысль, что этот длительный осмотр пустого дома может возбудить подозрение у нервных соседей или у какого-нибудь ретивого полицейского; поэтому он дошел до конца улицы, перешел на противоположную сторону и опять вернулся. С противоположного тротуара он увидел объявление о продаже, которого не заметил раньше. И с того момента, как оказалось возможным действовать, как обнаружилась новая путеводная нить, снова вернулось состояние тревоги и напряженности. Пока он тщательно записывал фамилию и адрес агента по продаже домов, в нем снова начала разгораться слабая надежда, и он впервые стал по-настоящему ощущать боль разочарования. Нить была такая непрочная! К тому времени, когда он нашел экипаж и дал извозчику адрес агента, он снова был охвачен лихорадкой неизвестности и бесчисленных догадок.
Контора находилась в другом конце города, и Тони торопил извозчика. Он взглянул на свои часы-браслет: тридцать минут четвертого. Сколько времени он бессмысленно потратил на ту улицу и пустой дом! Итак, если ему только сразу удастся узнать фамилию и адрес владельца, узнать, кто им теперь является, то на следующий день он сможет свидеться с Катой. Экипаж застрял среди скопления медленно движущихся повозок, и казалось, что он чуть ли не нарочно медлит. Тони ударял себя кулаком по коленям — поторопись, поторопись, ради бога поторопись! Он смертельно возненавидел извозчиков, загородивших дорогу. Его собственный извозчик попытался пробраться, но был задержан полицейским, одетым в щегольской мундир. Произошел оживленный спор на венском диалекте, и, наконец, им было позволено ехать дальше, но затем они снова застряли и еле ползли. С ума сойти! Тони был слишком нетерпелив и растерян, а потому не мог понять, что такая неистовая спешка нелепа и может только помешать достижению намеченной им цели. Он видел лишь конечный пункт своего пути и хотел добраться до него немедленно.
Было уже после четырех, когда он прибыл в узкую улицу. Взбегая по грязным лестницам в контору, он изнемогал от страха при мысли, что она, может быть, уже заперта. Ах, слава богу, слава богу, — она еще открыта. Он на секунду задержался перед дверью, чтобы отдышаться и отереть пот с лица, затем вошел и спросил мальчика, нельзя ли повидать агента сейчас же. Но агент ушел и в этот день уже не вернется.
— Нельзя ли повидать кого-нибудь другого? Заместителя или конторщика?
— Нет, больше никого нет.
— Ну, так, может быть, вы мне скажете. Я желаю узнать фамилию и адрес владельца или последнего нанимателя одного дома.
Мальчик не знал. Пусть уж лучше господин придет завтра.
— Но ведь у вас, наверное, есть реестр? — воскликнул Тони. — Вы можете справиться по нему и сказать мне. Перелистайте его.
И он несколько раз повторил адрес, как будто это могло уладить дело. Мальчик очень медленно и неохотно («противный маленький тупица!» — подумал Тони) перелистал страницы толстой книги, разбирая каждую из них с безграмотной старательностью и беспомощностью.
— Нет, — сказал он с мрачным удовлетворением, — я не могу найти его.
— Дайте мне посмотреть, — властно потребовал Тони. — Дайте книгу.
Мальчик неохотно взвалил тяжелый том на конторку. Тони перелистал его, нашел оглавление, быстро провел по нему пальцем сверху вниз, и, найдя надлежащую запись, раскрыл страницу: «Продается». Описание пропустим. «Фамилия владельца»: барон Э. фон Эренфельз. Но нет адреса.
— Какой адрес барона фон Эренфельза? — спросил Тони.
— Не знаю.
— Ну так поищите.
— Я не могу.
— Почему?
— Мне не разрешается.
— Если вы мне сейчас же сообщите этот адрес, я дам вам двадцать крон. И даю вам слово, что это не повредит интересам вашего хозяина.
— Нет, я не могу, — сказал мальчик упрямо.
— Ну так я дам тридцать крон.
— Мне не разрешается. Это против правил, — почти заплакал мальчик в страдальческом благоговении перед правилами.
— К черту правила! Повторяю вам, это никому не повредит, а мне этот адрес чрезвычайно нужен.
Но мальчик продолжал цепляться за свои излюбленные правила и, затратив еще десять минут на тщетные уговоры, Тони обозвал его дураком и ушел. Он был так раздражен, что забыл условиться о встрече с агентом на следующий день.
Несколько времени он бесцельно бродил по улицам, ничего не видя, и проклинал неуместную неподкупность мальчика. «Черт бы побрал бестолковую честность, — сказал он сам себе, — англичанин дал бы мне адрес даром, итальянца я подкупил бы в две минуты, а француза — в три: эти проклятые боши лишены всякой гибкости!» Он почувствовал себя совершенно изнуренным и зашел в большое кафе отдохнуть. Что делать? Как убить время до десяти часов следующего утра? Пока он размешивал ложкой свой кофе, его осенила новая мысль, и он попросил официанта дать венскую адресную книгу. Быстро пробежав страницы, он нашел то, что искал: «Эренфельз, барон Э. фон», но тут же захлопнул книгу: указан бы лишь адрес пустого дома. Явилась новая мысль: он стал разыскивать фамилию Каты. Нашлось пятнадцать ее однофамильцев, но среди них не было Катарины. Он долго ломал себе голову, стараясь вспомнить имя отца Каты, и решил, что тот был либо Рупрехт, либо Рудольф. Таких нашлось два «Р. фон» — из них один граф, который, разумеется, не мог быть отцом Каты. Однако Тони тщательно списал оба адреса и сразу же поехал туда. В обоих местах его постигла неудача. Нет, здесь не знают однофамильцев, которых бы звали Катариной, или Рудольфом, или Рупрехтом. Рассыпавшись в извинениях, Тони ретировался; чувствуя какое-то унижение от этих визитов, похожее, должно быть, на то, которое испытывает коммивояжер, пока он не закалится до полной нечувствительности. Но все же было уже хорошо, что Тони был оказан хотя и холодный, но вежливый прием. Если бы какой-нибудь австриец затеял в такое время нечто подобное в Англии, его спустили бы с лестницы или потащили бы в полицию ханжи-патриоты, брезгающие «пожать руку, запятнанную убийством».