Однако на следующий день, рано утром, Тони уже находился в конторе агента по продаже домов и ждал, пока тот не явился. Агент сначала был притворно вежлив, а затем дерзок, и Тони с большим трудом объяснил ему, что желает лишь получить адрес барона Эренфельза. Агент был одним из весьма многочисленных коммерсантов, подразделяющих все человечество на людей, с которыми они делают дела (и очень считаются, пока длится дело), и на людей, с которыми они не делают дел (такие люди для них не существуют). Он просто не мог поверить, чтобы вопрос Тони не был окольным подходом к покупке или найму какого-либо дома, а потому, даже после того как очень неохотно дал адрес, упорно продолжал показывать фотографии домов и описания квартир, все время объясняя, что Вена весьма плотно заселена и что господин Кларендон нигде не найдет такого обширного выбора. Когда Тони, наконец, спасся бегством, то чувствовал, что досада и обманутая алчность этого человека преследуют его, словно облако ядовитого газа.
Барон фон Эренфельз принял его стоя, держась очень прямо, чисто выбритый, с моноклем. Штаб-офицер, — сразу же сообразил Тони, — щелкнув каблуками, чопорно поклонился и встал в положение «смирно». Барон заметил военную выправку и несколько смягчился. Тони объяснил свою цель. Когда он упомянул фамилию:
— Ага, — воскликнул барон, — вы разыскиваете графа?
— Нет, — отвечал Тони, — вчера я имел честь беседовать с графом, и оказалось, что речь идет о другом семействе.
Барон снова застыл и сказал:
— Но если это ваши старые друзья, то неужели вы не знаете других членов семьи или их венских друзей?
— Нет, — сказал Тони, чувствуя, что он краснеет под стеклянным взглядом барона. — Видите ли, я с ними встречался только в Италии и в Англии, — он почувствовал, что должен прибегнуть к этой лжи ради респектабельности. — У них были родственники в Англии. Я никогда не был у них в Вене. И ведь с тех пор прошло пять лет!
— Едва ли я могу помочь, — сухо сказал барон.
— Не откажите сообщить мне фамилию и адрес лица, у которого вы купили их дом. Может быть, оно их знает.
— Это был еврей, — с бесконечным презрением ответил барон. — С ним имел дело мой поверенный… Сам я, разумеется, с ним не встречался.
— Тогда извините мою настойчивость, но нельзя ли мне обратиться к вашему поверенному?
Тони чувствовал, что от напряженного состояния при этом разговоре у него лицо покрылось испариной и пот заструился по спине, но продолжал отстаивать свою позицию так же упорно, как настоящую фронтовую. «Ради Каты, ради Каты», — шептал он про себя.
После некоторого колебания барон написал что-то на клочке бумаги и подал его чопорным жестом.
— Разрешите выразить вам признательность за вашу исключительную любезность и доброту, — сказал Тони шаблонно, но с искренней благодарностью и протянул было руку, — я глубоко вам обязан…
— Пожалуйста, — прервал его барон и отрывистым кивком дал понять, что разговор окончен. Тони оставалось лишь молча поклониться и уйти.
Выйдя на улицу, Тони нервно рассмеялся. К чему думать об этих унижениях, если воспоминание о них будет навсегда изглажено первым же прикосновением руки Каты? И все же он не мог не думать.