— О Ката, — сказал Тони срывающимся голосом, — зачем продолжать? Это ужаснее смерти! Но продолжай — я тоже должен выстрадать все это. А потом позволь повернуться и подойти к тебе.
— Не сейчас. Не оборачивайся. Я три дня голодала, и была зима, и я продала свое тело мужчине за хлеб. После я подумала, что мне лучше убить себя от стыда, но он был неплохой человек, он старался достать мне работу, и это ему не удалось. Три месяца я должна была жить так, пока меня не взяли скрести полы в магазине, где я сейчас работаю. Вот что я должна была сказать тебе, Тони, и вот почему я должна уехать. Я отдала бы тебе всю свою кровь и жизнь, но я не могу отдать тебе обесчещенное тело, тело проститутки.
Тони свирепо вытер лицо рукавом и спросил:
— Могу я теперь повернуться?
— Да.
Ката все еще сидела на кровати, очень бледная, но совершенно спокойная, без слез, и безнадежно смотрела в пол. Тони почувствовал, что лицо его горит и набухло от пролитых и подавленных слез, и хоть знал, что нет зрелища отвратительнее плачущего мужчины, он сказал:
— Ката, погляди на меня!
Она медленно подняла голову, и ее взор встретился с его взором. И хотя Тони был уверен, что уже коснулся предела страдания, выражение бесконечной скорби и стыда на ее лице поразило его в самое сердце.
— Кажется, я никогда не испытывал желания убивать, Ката, — сказал он медленно, — но сейчас испытываю. Я бы убил, я бы в кровавую слякоть растоптал головы тех, кто причинил тебе, кто причинил нам это зло, кто обидел, кто топтал нас и миллионы нам подобных. Я бы убил их голыми руками — и сознавал бы, что делаю доброе дело. Но, Ката, мы должны вырвать убийство из своего сердца вместе со старой скорбью и старыми сожалениями. Мы должны сеять любовь и счастье — там, где люди насаждали разрушение и нищету. Ты говоришь, что твое тело обесчещено? Ты думаешь, что мое тело не бесчестилось каждым часом этой мерзкой войны? Я хуже тебя, я человек, проституированный на убийство. Смотри.
Он откинул халат и показал на шрам от раны на обнаженном бедре.
— Вот знак моего бесчестья, и я должен позволить тебе видеть его, и я буду знать, что ты его видишь каждый раз, когда я буду стоять перед тобой обнаженным. Даже когда ты будешь касаться меня в темноте, ты почувствуешь рубец на моем обесчещенном теле. Мне больно от твоей боли и страдания, не от того, что ты считаешь своим позором. Даже если это и так, даже если ты можешь подарить мне только обесчещенное тело, что я могу дать тебе, кроме тела, испытавшего еще более страшный позор? Я не говорю о прощении, — что такое прощение? Но если я принимаю и беру на себя твой малый позор, прими и возьми за себя мое еще большее бесчестье.
У Каты глаза были затоплены слезами, и она протянула к нему свои руки. В одну секунду он очутился на коленях у ее ног, целуя ее руки, ее колени, незакрытые груди и потом ее губы. Он закинул голову, глядя на Кату и пристально и беспокойно.
— Ты останешься теперь, Ката?
— Да, я останусь теперь. И Тони…
— Что?
— Благодарю тебя — за жизнь…
Ката спустила рубашку до талии, и Тони нежно водил щекой по ее рукам и бокам и по очереди целовал ее груди, когда раздался резкий стук в дверь. Их ослабевшие тела напряглись от испуга, и Тони прошептал:
— Что это?
— Мой завтрак. Я велела принести его в семь, и чтобы в семь десять приехал извозчик.
— Подойди к двери и прими завтрак, и вели сразу же отнести мой ко мне в комнату.
Ката торопливо натянула желтый джемпер, лежавший на постели, и пошла к двери. Он услышал, как она сказала девушке что-то и ответ: «Да, да, синьорина, это ваш», и затем Ката распорядилась относительно его завтрака.
— Посмотри, что они мне прислали! — сказала Ката восхищенно, когда закрылась дверь. — Настоящие булочки и мед, и фрукты, и масса молока. Как мило с их стороны! Наверное, это прощальный подарок, потому что они думали, что я уезжаю.
Ставя на стол большой поднос, Ката взглянула на Тони и встретила его улыбку.
— Ах! — воскликнула она. — Теперь я знаю. Это ты подумал об этом.
— Вероятно, надо было так сделать, чтобы ты поверила им, но я настолько тороплюсь понравиться тебе, что хочу получить сразу все, что мне надлежит. Действительно, я это заказал. И, Ката, как только девушка уйдет, принеси все с собой, и мы вместе позавтракаем у меня на террасе. Нам нечего торопиться, а телеграммы могут пойти позже.
— Отлично. Но иди скорее. Она через минуту вернется.
Тони закрыл за собой дверь, а затем открыл ее снова и просунул голову: