— Разлуки не будет, Ката, расставания не будет. Не говори, не думай об этом.
— Подожди. Ты не мог не заговорить об этом, потому что и мое сердце посещало время от времени это томление и затем мука, острый нож для моей любви, стоило мне только подумать об этом. Тони, я рассказывала тебе о тех страшных днях в Вене.
— Да, но я надеялся, что они забыты.
— Да, они забыты, но я должна снова вспомнить о них. Тони, я так боялась, что у меня может родиться ребенок! Из армии возвращались доктора такие добрые, такие понимающие, такие снисходительные. Один был другом моего брата, он пожалел меня и выполнил мою просьбу — и вот никогда у меня не будет ребенка. О Тони, Тони, а я хочу иметь ребенка от тебя!
На мгновение Тони застыл от жалости и ужаса и не мог сказать ни слова, не мог шевельнуться; затем, когда он немного пришел в себя, он понял, что нужно одно — утешить ее, успокоить ее, такую одинокую, такую несчастную, а она все сидела, закрыв глаза руками.
— Ката! Посмотри на меня, посмотри на меня. Да не отворачивайся! Разве ты не видишь, что все, все и теперь хорошо, — не видишь? Ты не видишь, что все это совсем не изменило нашей любви? Я чувствую лишь печаль о выстраданном тобой и скорбь, что именно я среди всех людей мог так грубо коснуться твоей старой раны. Но понимаешь ли ты? Теперь или никогда мы должны быть искренними, и этой ночью мы должны решить раз навсегда, что это не будет причинять нам боли, не станет ядом в нашей крови. С моей стороны было эгоизмом думать о плоде, когда я владел прекраснейшим цветком. Я поверил тебе сейчас и сказал, как я верю в тебя. Верь мне, когда я говорю, что владеть цветком, владеть тобою — достаточно для счастья целой жизни, более чем достаточно, сверх меры, с избытком, — верь мне, что я больше никогда не вспомню об этом. «Он уходит от меня, он презирает меня, потому что я бесплодная женщина» — пусть подобная мысль никогда не посетит тебя, в ней не будет правды. Не ты и не я повинны в этом несчастье, ты веришь мне?
Ката наклонилась к нему и поцеловала его в порыве нежности и сожаления.
— О Тони, я верю тебе, я доверяю тебе! Я не буду больше страдать, думая об этом. Но, Тони, Тони, как горько моему сердцу знать, что они отняли от меня даже нашего ребенка!
XII
В последний вечер перед отъездом с Эи Ката и Тони поднялись на гребень горы, чтобы сверху поглядеть на весь остров и попрощаться с ним до нового приезда следующей весной. Солнце, как золотой лев, медленно ползло к западу, и весь воздух, казалось, был океаном ясного света. На нижних склонах горы царил палящий зной, и пение цикад из олив походило на сумасшедший оркестр скрипачей, непрерывно наигрывающих все те же две ноты. Но по мере того, как Тони и Ката поднимались все выше и выше, а солнце спускалось все ниже, воздух делался холоднее, и затихало пение цикад. Как бы занавешенные этим пением, приплывали звуки из деревни — крики играющих мальчиков, звон наковальни, гудение церковного колокола, отбивающего получасы. В позднем вечернем свете горело спокойное море, без единой волны; оно было все в полосах, похожих на потоки или на след корабля, эти полосы, как оправа из эмали, окружали драгоценности отдаленных островов. Сицилию нельзя было видеть, только большие грозовые тучи, белые и окаймленные бронзой, висели над невидимым мысом. С каждым шагом подъема остров становился все виднее, и смягчались звуки, доносящиеся снизу; и когда, наконец, Тони и Ката остановились на вершине, кругом было молчание, нарушаемое только пронзительными криками стрижей. И тогда снова у их ног распростерлась Эя, как большая раскрашенная рельефная карта.
Они сели в тени разрушенной церковной стены, вдали от деревни, и смотрели на безграничное море, на котором не виднелось ни единого паруса. Ката закрыла зонтик со вздохом облегчения.
— Какая длинная трудная прогулка и как было жарко! — сказала она. — Зато сейчас удивительно прохладно и ясно.
— Да, но я рад, что захватил с собой вот это, — сказал Тони, вынимая из рюкзака бутылку белого вина и два стакана. — Будем пить сейчас или подождем?
— О, подожди, сначала остынем и отдышимся.
Тони поставил бутылку в тень, и они несколько времени сидели молча, следя за невероятно быстрыми кругами, которые чертили стрижи, да глядя в бездонное небо. «Действительно, жаль оставлять все это, — думал Тони, — но как душен воздух в полдень. Кроме того, вдруг мы неожиданно заболеем!» И затем он погрузился в мечтания, в которых было больше ощущений, чем мыслей. То были ощущения воздуха, неба, моря, ощущение живой скалы под его телом, ощущение горного гребня, который казался таким неподвижным, а на самом деле несся через пространство, ощущение присутствия Каты.