За день до своей обещанной экскурсии с Маргарет Антони поехал один в Версаль, чтобы потом иметь возможность показать ей самое лучшее, не утомляя ее и не теряя времени. Его впечатления были ясные, хотя и не цельные. Пусть те, кто создал Версаль, жили гнусной неправдой, пусть они не знали человеколюбия, но зато они обладали вкусом и умением сотворить вокруг себя духовную гармонию.
Так как день был будничный и сезон только начинался, народу было мало — дети с няньками или матерями и случайные группы туристов с фотоаппаратами и биноклями. Антони так глубоко проникся духом Версаля, что почти не замечал их или их неуместного присутствия в этих величественных переходах и галереях. Он бродил в течение многих часов, впитывая в себя эту изысканную красоту и в то же время воспринимая величавую печаль этого покинутого жилища королей. Ни свежая весенняя листва на прекрасных деревьях, ни пение птиц, ни мирное сияние солнца не могли замаскировать печали, как и своеобразная нежная грусть не могла уничтожить красоту. Не то чтобы Тони сожалел о прошлом или мысленно разыгрывал костюмированную драму с историческими личностями. Он просто никак не мог себе представить Версаль в блеске новизны — еще строящийся дворец, вместо деревьев — просто геометрические линии саженцев и фонтаны, отягощенные позолотой. Созерцаемый им теперь Версаль обладал более тонкой красотой, чем во времена Бурбонов, хотя художники, быть может, и стремились к ней. Дух этой местности еще витал в слабом аромате и едва уловимой музыке утонченных жизней, нашедших для себя здесь выражение, совершенно независимо от деспотизма, постыдным памятником которого, по-видимому, считался Версаль. Буржуазный машинный строй абсолютно неспособен создать что-либо подобное. И он умильно пытается прикрыть свою несостоятельность в дешевых насмешках над отсутствием ванн и ватерклозетов или кричит о разврате и эксплуатации труда. Однако нет ничего возвышенного в созерцании ватерклозетов и водостоков, а в отношении разврата и эксплуатации монархия Бурбонов по сравнению с капиталистическим строем кажется благородной и гуманной. И — будьте спокойны — буржуазный мир не оставит в наследство потомству никаких Версалей!
Уже спустились ранние сумерки, когда Антони сел в поезд, чтобы вернуться в Париж. Поезда, идущие в город, были переполнены народом, возвращающимся в пригороды, но в Париж ехало мало народу, и Тони был один в своем тускло освещенном купе. В окно он видел смутные, незнакомые очертания лесистых холмов, а в отдалении — огромное зарево Парижа, как бы отражавшее закат. Он чувствовал упадок энергии и настроения, который охватывает в сумерки одиноких людей в чужой стране, а также и усталость от ходьбы и зрительных впечатлений дня. Проникнется ли Маргарет духом Версаля, или же для нее это будет просто парк и дворец с обрывками истории и несколькими именами, которые необходимо знать? Ехать туда с человеком, неспособным воспламениться, значило бы утратить поэзию и оказаться в опошленном туристами месте. Как мало знаешь друг друга! Она может оказаться созвучной ему, может даже найти больше, чем он; но может и преподнести ему избитые фразы о том, что живешь в прошлом, будучи вместе с тем «современной».