Девушку страшно рвало, и она стонала.
— Перестань безобразничать, Лиль!
Тони наблюдал за ними украдкой, на расстоянии нескольких шагов, не зная, следует ли ему вмешаться или же попробовать позвать на помощь. Девушке стало как будто лучше, и она жалобно захныкала:
— Зачем ты заставил меня выпить столько джина, Берт?
— Ах, перестань же безобразничать! — был ответ.
Тони пошел дальше. Ну, ясно — напились вдрызг!
Все это действовало довольно угнетающе.
В конце августа Тони предоставили двухнедельный отпуск, и он ломал себе голову, не зная, как с ним быть. Он надеялся использовать это время на поездку в Австрию, но паспорт еще не был получен. Уолтер Картрайт не очень его обнадежил и дал Тони понять, что ему эта затея не очень нравится; однако обещал сделать все, что сможет, хотя и не преминул указать, что совершенно не в порядке вещей, чтобы чиновник одного департамента обращался с личной просьбой к чиновнику другого департамента. Тони нисколько не сомневался в том, что любой официальный поступок, совершаемый по мотивам гуманности, всегда будет «не в порядке вещей». Однако надо было решать вопрос, что же ему делать с этим двухнедельным «отдыхом», когда Тони вообще не хотелось делать ничего особенного в Англии.
Только было Тони решил остаться в Лондоне, как вдруг он получил приглашение погостить у Маргарет и ее семьи на меблированной даче, которую они сняли на лето вблизи Стэдлэнд-бей. Тони тщательно обдумывал это приглашение, сидя с трубкой в кресле у себя в комнате. Он немного знал Стэдлэнд, ибо во время войны, обучаясь в школе бомбометчиков по другую сторону Борнемаута, объехал значительную часть побережья на велосипеде. Маргарет было известно, что ему эта местность нравится. Но провести две недели в семье… Он представил себе принужденное веселье и слишком реальное уныние английских завтраков с обязательной печенкой, ритуал тенниса, чаепитие в белых костюмах в саду и домашние концерты. Согласиться на такую как бы семейную близость с Маргарет значило бы почти что согласиться на неофициальное положение жениха и невесты. Все инстинкты Тони были против этого приглашения, но в то же время его соблазняла мысль о Дорсетшайре.
Он все еще курил трубку, сидя с письмом в руке, как вдруг в дверь постучались и в комнату вошел его отец. Тони радостно приветствовал его и усадил в лучшее кресло, предложив виски с содовой.
— Не нравится мне, что ты живешь в этой нездоровой обстановке, — сказал Хенри Кларендон, неодобрительно оглядывая мастерскую.
— Мне тоже. Но больше негде.
— И ты все еще намерен провести свой отпуск в этой мрачной комнате без окон? Дорогой мой мальчик, ты совершаешь большую ошибку. Тебе следовало бы преодолеть свою апатию, ты нуждаешься в моционе и свежем воздухе.
— Я такого же мнения, — ответил Тони, решив скрыть факт получения им приглашения и подозревая, что отец явился к нему по соглашению с Маргарет. — Но, видишь ли, свежий воздух и моцион дорого стоят в наши дни, как и все прочее.
— Но ведь ты получил приглашение поехать в Стэдлэнд, не так ли? — спросил Хенри Кларендон, совершенно неспособный что-либо утаивать.
— Получил, — ответил Тони с видом полнейшего безразличия.
— И ты согласился? Нет? Ты бы хоть ради меня принял это приглашение! Меня серьезно беспокоит, что ты хандришь здесь в полном одиночестве.
— Это очень мило с твоей стороны, но у меня нет подходящих костюмов для такого визита. Я буду себя неловко чувствовать.
— Но ведь на морском берегу можно ходить в чем угодно!
— Да? Прости меня, папа, но боюсь, что ты слишком поглощен наукой, чтобы замечать подобные вещи. Ходить в чем угодно в английском коттедже на берегу моря — это значит носить чистые белые брюки каждый день, темный костюм в дождливую погоду и смокинг по вечерам.
— Смокинг у тебя есть, а белые брюки мы тебе хоть завтра достанем.
— Спасибо. Я принимаю белые брюки с искренней благодарностью, но в таком случае препятствием является семейство.
— Семейство? Не понимаю…
— Я ничего не имею против отца Маргарет, — прервал Тони, — хотя он совершенно пуст и фальшив под хорошо пригнанной маской добродушия. Типичный делец-англичанин! Но мать Маргарет — ты ее хорошо знаешь? Это одна из тех рослых, музыкальных, голосистых женщин, которые нагоняют на окружающих безумный страх. Она играет Шопена, точно командует на учении ротой. Что за выправка, что за внушительный бюст! Даже когда она не у рояля, она напоминает мне полкового капельмейстера! Ее обычный разговор подобен военному оркестру, играющему в парке, — столь же четок и шумен. Честное слово, папа, она меня пугает!