— Все может быть, — отец Сергий ответил как-то уклончиво, меня это немного насторожило. Потом я подумал, что так доподозреваюсь до паранойи. — А подробнее можно?
Он сел на лавочку, подставил лицо заходящему солнцу. Я остался стоять — так есть хотелось не настолько сильно.
— Я в интернете читал, — соврал я. — Икона принадлежала какому-то боярину, вылечила его жену и сына, а боярин в благодарность одел ее в богатый оклад. — Запомнил я определенно не точно, но в данном случае это было неважно. — Потом икона вернулась сюда, может быть, ее спрятали во время революции, а во время войны немцы реквизировали ее из храма…
Отец Сергий замахал руками, и я осекся.
— Не знаю, кто такое мог написать, — засмеялся он, — но уж точно не про нашу церковь. Она же горела. — Наверное, лицо у меня вытянулось до предела, потому что отец Сергий снова засмеялся. Совсем другое представление у меня было о священниках, а оказалось — они обычные люди. Даже смеяться могут… в отличие от многих мирян. — И сильно горела, то, что вы видите, это уже новодел. Сама церковь осталась, стены, а вот внутри все выгорело. При советской власти спасибо, что вообще не закрыли, какая уж тогда реставрация.
— А когда горела?
— Перед самой войной, в сороковом году. Тогда зима стояла суровая, — охотно рассказывал отец Сергий. — Печку топили, да поставили неудачно. Хорошо, хоть люди выбежали, да успели иконы спасти, а пламя занялось моментально. Церковь тогда была деревом изнутри обшита, красиво очень, только вот — видите, к чему привело. Но все иконы, которые тогда вытащить успели, у нас и остались. А во время войны служили, конечно, но все в копоти было. Говорят, старый батюшка, которого немцы сожгли, все сетовал — мол, знак дурной. А может, и врут, не стал бы священник суеверствовать, но тут уже не скажу.
Рассказ Ивана стал мне казаться абсолютной выдумкой. У меня был выбор: верить либо ему, либо отцу Сергию, и отец Сергий казался мне источником более информированным.
— В редкой деревне ни одного погорельца нет… Если ближе к городу, там коттеджи, сигнализации, а у нас все по старинке. Иные дома и не по разу горят.
— А вы сами местный?
— Местный, — кивнул отец Сергий. — Из Дьяконовки. Давно там уже никто не живет, а деревня была большая. До того, как немцы ее сожгли, — помолчав, добавил он и перекрестился. — Мне тогда года два всего было. Сгореть бы и мне тоже вместе со всеми, да видите как — мать моя фельдшерицей была, ушла с нашими, у них раненых было много, а на всех одна сестричка, остальные под бомбежку попали. Целили, гады, по раненым. — И он даже не добавил «прости, Господи», как иногда говорили мои знакомые. Видимо, даже священники полагали, что есть такие поступки, за осуждение которых просить прощения у Бога не стоило. — Взяла меня, ну а куда меня такого малого девать, и ушла с обозом. А когда мы вернулись…
Он вздохнул.
— Я ведь тоже в миру врачом был, это уже потом, в восьмидесятых, к Богу пришел. — Но почему — не сказал, посчитал, наверное, что не мое это дело. — А про икону… назвал бы я это бабушкиными сказками, но кое-что странное действительно есть.
Он встал, пошел в церковь, я за ним. В церкви уже сгустился сумрак, и отец Сергий зажег свет, потом подошел к иконе, лежавшей на столике с покрывалом с крестом.
— Смотрите, на этой иконе когда-то был другой оклад. Его после революции заменили. Я вот подумал, может, именно эта икона Спасителя и послужила причиной для слухов?
Я всмотрелся в икону. Если бы он мне не сказал, я бы в жизни не догадался, что с ней что-то не так.
— Но вот что совершенно точно — никаких целебных икон у нас не было.
— А почему тот оклад пропал? Он что, был очень ценный?
— Золотой, — пояснил отец Сергий. — Ну, а почему пропал… отдал его батюшка тогда, в двадцатых. Можно сказать, храм выкупил. Не мне его судить. Да и время было тяжелое, страна голодала.
— А может икона стоить полмиллиона евро?
Отец Сергий улыбнулся.
— Может и больше. Не сама икона, а оклад, те, которые в Оружейной палате, и несколько миллионов стоят, хотя, конечно, есть и сами лики бесценные. Если вам интересно, съездите в нашу епархию. Там отец Игнатий есть, искусствовед, историк, он многое расскажет. Только сейчас, насколько я знаю, он в столице, будет недели через две.
Я поблагодарил отца Сергия — совершенно искренне. Мне давно не было так приятно и легко общаться с человеком.