Больше всего меня беспокоило то, что я пытался найти удобное сидячее положение в транспортном самолете C-5 после того взрыва. Я все еще испытывал онемение в правой руке, особенно в стреляющем пальце. В течение последнего месяца, во время выполнения заданий, мне часто приходилось снимать стреляющую руку с оружия и трясти ее, чтобы вернуть чувствительность, — штука, которую не хотел бы проделывать ни один оператор на территории плохих парней. Может, что-то не так с моей шеей? Я все время крутил и вращал головой, пытаясь разогнуться, но ничего не получалось. Мне было интересно, заметил ли это кто-нибудь из других сослуживцев — тот самый старый страх, что меня постоянно будут оценивать.
Я был готов вернуться домой. Хотя нам пришлось провести Рождество и Новый год в Ираке, я с нетерпением ждал возвращения на пятый день рождения сына в марте и встречи с женой. Находясь в Ираке, я нечасто звонил домой, и винил в этом то, что не мог сосредоточиться — «держать голову в игре», — но мне не хватало общения с женой и безопасного места, даже если я не чувствовал себя по-настоящему романтичным. Наша электронная переписка и случайные письма были наполнены словами «Я скучаю по тебе» и «Не могу дождаться, когда мы снова увидимся», а также милыми историями о Томасе и о том, что мы будем делать всей семьей, когда я вернусь домой. Все это звучало замечательно. Звучало нормально.
В основном я с нетерпением ждал возможности отдохнуть. Я давно не спал по-человечески, и мне казалось, что, как только я окажусь вне зоны боевых действий, мои сомнения, тревоги и страхи рассеются. Тогда я смогу расслабиться настолько, чтобы восстановиться психически. Не знаю, почему я так решил — ведь мне действительно не удавалось нормально спать или «психически восстанавливался» после Сомали. Но, наверное, я решил, что если буду достаточно врать себе, то это сможет произойти.
Я также надеялся, что мои физические недуги излечатся, и мне не придется обследоваться у врачей — не хотелось знать, есть ли у меня что-то, из-за чего меня могут уволить из Подразделения. Кроме того, это был наш способ двигаться вперед, никогда не останавливаясь и не жалуясь.
Конечно, по возвращении домой с войны ничего не бывает так, как ты себе это представляешь, и первое разочарование наступило прямо на пороге своего собственного дома. Я представлял, как мой сын побежит ко мне и прыгнет в мои объятия, но увидев меня, он разрыдался. Кристин заметила, что это, должно быть, из-за бороды, которую я отрастил в Ираке. Я согласился: «Да, наверное, так и есть», — но было чертовски больно.
Однако прошло совсем немного времени, прежде чем он потеплел ко мне, и, глядя на фотографии, которые сделала Кристин, вы никогда бы не догадались о том, как я его принял. Он был в моих объятиях, мы были такими, какими я их себе представлял: мы смеялись, обнимались и любили друг друга. Я говорил сам себе, что все будет хорошо.
Первые три месяца после возвращения из Ирака в Подразделении считались «небоевым» временем. Предполагалось, что вы возьмете отпуск на несколько недель, проведете время с семьей, восстановите силы, придете в себя. Считалось, что через пару недель ваш режим сна немного нормализуется. Затем снова нужно было работать, оттачивая боевые навыки и выезжая на различные тренировки. Расслабиться мы не могли: когда ты лучший, ты не остаешься таким, валяясь дома.
Я пытался освоиться в семейной жизни. Было трудно найти общий язык с пятилетним ребенком, у которого были свои представления о развлечениях, отличные от моих. Я хотел откинуться на спинку кресла, расслабиться и забыть об Ираке, а он хотел играть, разговаривать и ходить в общественные места. Мне же не нравилось ходить туда, где вокруг было много других людей, и я придумывал кучу отговорок, почему не могу пойти прямо в этот момент, или предлагал заняться чем-то другим. Я просто больше не умел веселиться, и вскоре он снова обратился к матери за тем, что ему было нужно.
Медовый месяц для нас с Кристин тоже длился недолго. Как и многие жены военных, когда их мужья возвращаются домой из-за границы, я нарушал привычный уклад их жизни. Она научилась справляться со всеми проблемами воспитания ребенка в одиночку, заботиться о счетах и ремонте дома без меня. Теперь же я менял распорядок и «правила» Томаса, требовал, чтобы дом был в чистоте, и ставил под сомнение расходы или процессы, которые не имели для меня особого смысла. Это было не очень приятно, особенно потому, что я отдавал много приказов и мало помогал. Жена становилась холодной и отстраненной, а я просто злился.