***
Спустя полчаса мы доехали до участка, это облезлое кирпичное здание ничуть не изменилось с того раза, как я тут был.
- Посади его за мой стол, - сказав это Смит, исчез в неизвестном направлении.
Рослый полицейский в форме ухмыльнулся и жестом показал следовать за ним. Он привел к двум сдвинутым столам. Один из них был завален бумагами, второй в идеальном порядке.
- Сядь здесь, - мой провожатый кивнул на стул рядом с захламленным столом.
"Неужели Смит хоть в чем-то не идеален?" - успела промелькнуть мысль и тут же исчезла. Я принялся рассматривать все, что было свалено горой на деревянной поверхности: бумаги, ручки, папки, снимки, не хватало только кусков недоеденной пиццы и грязных чашек. Я усмехнулся и откинулся на стул, который не преминул тут же подо мной сломаться. Гогот, раздавшийся вслед за этим, был слышен, наверное, даже на улице. У полицейских идиотские шутки! Я сел на полу, потирая ушибленный локоть и спину. Хорошо хоть головой снова не приложился. Тут, конечно же, появился Смит.
- Поднимайтесь, мистер Джейкобс, - он жестом указал мне на стул у другого стола.
- Что ж, - начал он, как только я сел, - расскажите мне все, что помните об убийце и жертве.
Рассказывать под его пронизывающим взглядом было как всегда трудно. Поэтому я сбивался, путался и вообще мямлил как какой-то подросток. А он продолжал все также смотреть прямо, не отводя глаз. Такая манера общения жутко сбивает с толка, по крайней мере, меня точно. Но я ничего не мог поделать, даже посмотреть на что-то кроме него и то не мог. Черные глаза приковывали и не отпускали до тех пор, пока он не позволит. Спустя несколько секунд после начала моего рассказа, Смит чуть запрокинул голову назад, как делал обычно, и стало тяжелее дышать. Потому что я знал, что теперь его внимание полностью сосредоточено на мне. От этого мой рассказ стал еще более сбивчивым и несвязанным.
- Вы помните что-нибудь еще, мистер Джейкобс? - спросил он спустя несколько минут после того, как я замолчал.
- Нет, - наслаждался временной передышкой, а все мои мысли были уже дома, где можно, наконец, завалиться спать.
- Вы понимаете, что ваши показания могу спасти чью-либо жизнь, мистер Джейкобс? - в его голосе сквозило недовольство. Примерно такое же испытываешь, когда нужная тебе вещь работает не так, как необходимо.
- Я рассказал, все что знал, - зло бросил.
- Был бы вам признателен, если бы вы попытались вспомнить что-нибудь еще. Это может...
- Да пошел ты, - резко оборвал его и вскочил со стула, комната тут же поплыла перед глазами, но мне было на это плевать. - Ты что-то не слишком суетился, когда этот больной ублюдок...
Я замолчал и, развернувшись, направился к выходу. Тот же верзила в форме, что встретил меня у входа, сделал шаг на встречу, но сзади раздалось спокойное:
- Пусть идет.
И я беспрепятственно покинул участок.
***
- Ваше самое счастливое детское воспоминание.
- Мне десять лет. Я медленно брожу по улицам, совсем скоро стемнеет, но мне не хочется идти домой. Брата все равно нет, он ушел куда-то со своими друзьями и вряд ли вернется скоро, а родители заняты собой. Мне одиноко. Вдруг впереди себя я слышу какой-то странный визг и тут же бросаюсь к нему. Завернув за угол, я вижу троих подростков, которые зажженной палкой тыкают в небольшого щенка. Он привязан к водосточной трубе и не может убежать. В его глазах я вижу отражение своего страха, и поэтому, не задумываясь ни на секунду, с разбега бросаюсь на ближайшего подростка. Мы вместе валимся на асфальт. Перевес на моей стороне всего несколько минут, да и то потому, что мое появление было для них неожиданностью. Мальчик легко сбрасывает меня с себя и я ударяюсь о стену дома. "Это, что за ублюдок такой, твою мать?", - произносит все тот же парень, поднимаясь с земли. "Плюнь на него, Хилли. Просто вышвырни отсюда", - отзывается другой. "Я не уйду", - в сгущающихся сумерках переулка раздается мой голос, это неожиданно даже для меня. Трое подростков смотрят на меня с немым удивлением, а потом все они начинают ухмыляться. Меня липкой паутиной окутывает страх, но я не могу отступить. Поэтому пошатываясь, я встаю и загораживаю собой испуганного щенка. "Я не уйду!" - уже тверже повторяю я. В след за раздавшимся хохотом на меня обрушиваются удары. Я слышу свои собственные вскрики и стоны, хруст ломающихся костей, глухой звук, с которым моя голова ударяется об асфальт. Я не могу зажмурить глаза, так как тогда точно, окончательно и бесповоротно проиграю. Я чувствую во рту странный металлически и немного солоноватый привкус. Все прекращается так же внезапно, как и началось. С земли я могу разглядеть только высокого темноволосого мужчину, который легко приструнил подростков. Их обуял страх, также как он опутал меня, когда они наносили свои удары. Мужчина опускается на корточки и встречается со мной взглядом. Его темные глаза внимательно рассматривают меня, мне кажется, что он считает мои синяки. "Не двигайся", - тихим, но от этого не менее властным голосом, произносит он. Этот человек хочет поднять меня, но я, начиная протестующе стонать, указываю рукой себе за спину туда, где к водосточной трубе привязан щенок. Во взгляде мужчины сквозит легкое удивление, спустя секунду он развязывает веревку и берет на руки уже меня вместе с дрожащим мохнатым комочком. После этого мы поехали в больницу, но я не могу думать ни о чем другом, кроме как о мягкой шерстке под моими грязными пальцами и влажном, теплом языке слизывающем кровь и слезы с моих щек.
***
После того случая прошло несколько дней. Я ничего нового не вспомнил, а потому не считал нужным возвращаться в участок. Бредя сейчас по улице в сгущающихся сумерках, чувствовал некую нервозность, и даже легкий страх. Все-таки я повстречался с убийцей и по тому, что помнил и слышал, серийным. Оставалось удивительным, что он не пристрелил меня на месте, а просто отправил в нокаут. Возможно, он решил, что я был настолько пьян, что в будущем не смогу опознать его или сказать что-нибудь существенное о внешности. По большому счету гад оказался прав. Но я не мог вспомнить ничего кроме глаз и других мелких деталей, не потому что был пьян, а потому что меня в тот момент охватил такой животный ужас, что он сковал все тело. Так что даже сейчас воспоминание, как и сразу после происшествия, выглядело смутным и отрывочным. Мне было жаль убитую женщину, но я не мог ничего сделать для нее. Или даже для кого-то другого.