– Труба дело, – довольно сказал Горлоедов. – Живём! – Он взял вилку и подцепил горячий скользкий ломтик.
– Жаль, что у меня нет подруг, – задумчиво отозвалась Надя.
Горлоедов, не поднимая лица от тарелки, взметнул бровь.
– Ты тот мужчина, о котором хочется рассказывать.
– Расскажи своему педагогу. – Андрей как будто продолжал недавний разговор. – Тогда он наверняка заберёт тебя к себе в Питер.
Попугай вдруг отчётливо изрёк: «Тр-руб-ба дело».
– Если он будет у меня ночевать, – сказала Надя, – тебе доложит об этом Гоша. – И напомнила: – Сейчас мне бьёт торшеры другой дурак.
Снова вспомнив ночь, Надя прыснула в яичницу.
– Хорошо, что не вдребезги! – всхлипнула она. – У тебя мягкая спина.
Горлоедов ел внимательно, рот его карамельно блестел. Проглотив последний ломтик помидора, он заметил:
– С новым дураком поосторожней – костлявый.
– Идиот, – сказала Надя и задумчиво посмотрела в потолок. – Он влюблён в меня, он нежный.
– От любви есть верное средство – законный брак.
– Боже мой! – сказала Надя. – Кому бы я зла желала!..
Управившись с чаем, Горлоедов вышел в прихожую и потянулся к вешалке за потёртой кожаной курткой. Вжикнув молнией, он провёл ладонью по колючему подбородку.
– Куплю вторую бритву, – сообщил он. – Пусть лежит у тебя.
– У меня бывают гости. То-то удивятся.
Андрей притянул Надю к себе и стиснул руками так, что вся она растеклась на его груди, как тёплый воск.
– Скажешь, что кроме них у тебя иногда бывает нормальный мужчина.
Он отпустил её. Надя поправила на бёдрах халат, подумала и, не найдя что ответить, выдохнула:
– Битюг!
– Привет педагогу. – Андрей взялся за ручку двери. – А я в понедельник в Ленинград гоню. Дня на два. Что привезти?
– Что-нибудь.
Горлоедов застучал подошвами по лестнице. Некоторое время Надя смотрела ему вслед, внимательно, но без чувства.
Звонок вдребезги разбил сонный школьный воздух. Учитель не стал ждать, пока в столовую набьются дети, – собрал в стопку пустую посуду, отнёс в мойку и простился с буфетчицей.
Каждый вечер до нынешней субботы – вот уже неделю – после уроков он ходил к Наде. Пил чай, старался быть весёлым. Вчера следом за ним к Наде пришёл Андрей Горлоедов, в его сумке звякали бутылки, которые он не ставил на стол при учителе, он пах бензином, как шофёрская ветошь, и был развязным, будто имел на это право. За чаем он напевал, кося прозрачным глазом на хозяйку: «Ми-иленький ты мой, возьми меня-a с со-бо-ой…» Учитель чувствовал насмешку, но не понимал, в чём именно она состоит. Он ушёл – Андрей остался.
С неба сыпал мелкий дождь. Запах прелости и сырого железа был теперь не таким острым, как утром. Вспоминая вчерашний вечер, учитель томился. Несколько раз он замедлял шаг у телефонных будок, но, на миг останавливаясь, уныло плёлся дальше.
Из дверей колокольни в мокрый простор соборной площади рвался гулкий медноголосый марш. Учитель свернул к отворённым дверям. Внутри за стойкой сидел коренастый гражданин с седенькой войлочной шевелюрой, на бордовом сукне стойки лежали пневматические ружья. В щите с утками и мельницами, с краю, было проделано окно, в глубине виднелся другой щит с прикнопленной бумажной мишенью. Напротив окна, прикованная к стойке металлическим тросиком, воронёным металлом поблескивала мелкашка. Никогда раньше учитель здесь не был.
Сквозь марш он шагнул к мелкашке.
– Проверим глаз! – оживился гражданин. Войлочная шевелюра нырнула под стойку – музыка притихла.
– Пять выстрелов, – сказал учитель, доставая деньги. – Сколько до мишени?
– Пятнадцать.
– Мало.
В глазах гражданина мелькнул огонёк.
Учитель отвёл затвор, неторопливо вложил патрон в камору.
Когда на вытертое сукно упала пятая гильза, гражданин скрылся за щитом и вскоре вернулся с мишенью.
– Стреляешь, как Вильгельм Телль.
Учитель взял мишень в руки – пули легли кучно, немного левее яблочка, все в восьмёрке и девятке.
– В институте, – словно оправдываясь, сказал учитель, – я был записан в стрелковую секцию. – Он снова посмотрел на мишень. – Шестая будет в яблочке.
– Приезжий? – Гражданин положил на сукно ещё один патрон.
– Из Ленинграда. У вас – второй год. По распределению.
Учитель устроил на плече приклад, как вдруг, от невнятного толчка в затылок, оглянулся на дверь – по площади, распластанной за дверным проёмом, шёл Андрей Горлоедов. Он всё это время был у неё! Боже правый, кто бы мне сказал: сколько времени попугай учит два слова?! Андрей пересёк асфальтовое поле, ни разу не взглянув в сторону колокольни.