Утро она встретила в палате Огдена.
Он уже не спал, был спокоен, даже шутил с ней.
Она улыбалась в ответ, но говорить ничего не могла.
Наконец пришла Салли с санитаром и доктор Лейкарт.
Огдена уложили на носилки.
Он подмигнул Мэг на прощанье, и санитар покатил носилки по коридору. Салли пошла следом.
Врач задержался у палаты, взял Мэг за руку:
— Не волнуйтесь так! Риск ампутации невелик…
Мэг смотрела на него, в глазах у нее стояли слезы:
— Я молюсь Богу и надеюсь на вас.
— Не волнуйтесь! — И доктор Лейкарт ушел в операционную.
— Салли, нельзя быть такой невнимательной! Ты два раза путала инструменты. Если бы не мисс О’Брайн…
— Ладно, Джеймс, перестань ворчать. Операция прошла хорошо, и забудем об этом. Мы увидимся вечером?
— Нет. Ты же знаешь, сегодня ночью я дежурю.
— Ну конечно! Ты дежуришь! А любезничать с этой маленькой сучкой, брать ее за руку и смотреть в глаза ты найдешь время?
— Салли, ты в своем уме? — Недоумение и гнев исказили невозмутимое лицо доктора Лейкарта.
— Я все видела!
Салли развернулась и пошла прочь из операционной.
— Ее надо было успокоить! И ты забыла это сделать…
Но Салли не слушала. Она вместе с санитаром выкатывала носилки.
Огден еще не очнулся от наркоза. Забытье его было беспокойным, он мотал головой, вскрикивал, бормотал:
— Где я? Где я? Отпустите, отпустите меня!
Салли была зла на весь мир. Крики больного раздражали его, она поморщилась и наконец громко сказала, наклонившись к самому уху Огдена:
— Никто тебя не держит. Ты уже на том свете, ты умер!
— Нет! Нет, не хочу! — заметался Огден с новой силой.
— Хочешь не хочешь, а ты уже покойник, — зло улыбнулась Салли.
Вдруг кто-то схватил ее за плечо.
— Как вы смеете?! — разъяренным шепотом произнесла мисс О’Брайн.
— Уж и пошутить нельзя, — испуганно, но заносчиво ответила Салли, дернув плечиком.
— Это не шутки! Больной без сознания, последствия ваших слов могут быть ужасны!
Последствия были действительно тяжелыми.
Еще несколько часов Огден метался на кровати.
Санитары держали его, Мэг ввела ему успокоительное.
Уже лежа тихо, он бормотал, не открывая глаз:
— Нет! Нет, Джейн, нет! Не верь! Я вернусь! Я цел и невредим! Зачем, Джейн?!..
Наконец он заснул.
Мэг дала волю слезам. Она рыдала совершенно беззвучно и не могла остановиться.
В палату вошла мисс О’Брайн.
Она молча села рядом, обняла Мэг за плечи. Потом, когда Мэг успокоилась, негромко сказала:
— Операция была успешной, теперь опасность миновала. А это тяжелая реакция на хлороформ. Он проснется и даже не будет помнить, что с ним было.
— Спасибо! — сказала Мэг и улыбнулась сквозь слезы. Мисс О’Брайн встала и вышла из девятнадцатой палаты.
Мэг не знала, куда она направилась.
Мэг не знала — и никогда не узнает, — какой разговор состоялся между ней и доктором Лейкартом, главным хирургом больницы.
Мэг не знала о том, что пожилая медсестра рассказала врачу о поведении Салли и потребовала ее немедленного увольнения.
Мэг не знала, что Джеймс Лейкарт, накричав на Салли, конечно, оставил ее работать в клинике, а на постоянные требования мисс О’Брайн вначале отвечал уклончиво, а потом и вовсе стал ее избегать.
Мэг не догадывалась о том, что мисс О’Брайн, не добившись правды, решила уйти из больницы. И она действительно уволилась. Но только после того, как Огден окончательно встал на ноги и уехал. Мисс О’Брайн считала своим долгом помогать Мэг ухаживать за ним и не подпускала Салли к девятнадцатой палате.
Мэг не знала и не замечала всего этого.
Она замечала только Огдена, малейшие оттенки его настроения, и радовалась — как быстро он выздоравливает!
Она помогала ему сделать первый шаг.
Она заново учила его ходить…
День ото дня они все дальше гуляли по больничному саду: разговаривали, смеялись, садились на скамейку передохнуть и вновь шли.
Но однажды, когда Мэг встала со скамейки и протянула Огдену руку, он, взяв ее ладонь в свою, усадил ее обратно.
— Ты устал? Хочешь еще посидеть?
— Нет, не устал. Но посидеть хочу. Мне надо тебе кое-что рассказать.
Он замолчал на секунду, не выпуская ее руки, и заговорил вновь:
— Мэгги, я мало рассказывал о своей жизни, все больше слушал о твоей. У тебя все впереди, у меня многое не сложилось… Я был женат. У нас был сын. Затем я ушел на войну. Многие мужчины из нашего города ушли на войну. Я был ранен в ногу, и врачи не скрывали, что рана опасна и возможна ампутация. Я написал об этом только одному человеку — своему другу, мы росли вместе. Я знал, что он отправляется домой, и попросил ничего не говорить ни родителям, ни жене. Будто бы он писем от меня давно не получал и мы потеряли друг друга. Если останусь сильным и здоровым — приеду сам. Стану калекой — подумаю, как сообщить жене, чтобы не ждала. А он приехал и рассказал ей, что я в госпитале, что мне ампутировали ногу. И… в общем, я вернулся цел и невредим — а они уже поженились, мой сынишка зовет его папой, а меня не узнаёт… Я сначала жил у родителей, потом перебрался в заброшенный дом у шлюза, отремонтировал, стал жить там. Она пару раз прибегала ко мне, поначалу прощения просить, потом сам уж не знаю зачем. Плохо я с ней обходился — и разговаривать не хотел. А раз пришел он и говорит: она из-за тебя мучается, прости нас. Я, говорю, не Бог, чтобы прощать. А если нам в одном городе тесно, то знай, что на шлюзе дед мой жил и отец, и я отсюда никуда не уйду! Недели не прошло, как они дом продали и уехали — не знаю даже куда… — Он замолчал, взял вторую руку Мэг. — Когда я тебя на палубе увидел, сразу понял, что наконец повстречал ту, которую должен был повстречать. А тут кран этот падает… И так мне больно стало, тут… в груди; думаю, как нелепо все повторяется! Вот стал я калекой и тебя и любовь потерял, еще не найдя…