Дели подошла к двери, украшенной вырезанными из дерева кленовыми листьями, и нажала кнопку звонка. Некоторое время внутри была тишина, потом послышались чьи-то шаги, и с каждым приближающимся шагом сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. Щелкающие звуки отпираемого дверного замка, упала металлическая цепочка — и дверь распахнулась.
На пороге стоял Максимилиан в шелковом халате. Увидев ее, он застыл. Она тоже не могла сделать ни малейшего движения, горло перехватило, а сердце словно кто-то сильно сжал в кулак.
Так они молча некоторое время смотрели друг на друга. Дели подумала: «За это время он еще больше поседел». И к своему ужасу — холодному, липкому, расползающемуся по всему телу и приводящему в оцепенение, — она увидела, что из глаз Максимилиана по щекам медленно текут слезы.
— Это я… — сказала она, горло ей сдавило, так что она вынуждена была замолчать.
— Вижу, — хрипло сказал он и, сделав шаг за порог, бросился к ней, но тут словно незримая сила толкнула его в грудь, он схватился рукой за сердце и ударился спиной и затылком о дверной косяк.
— Макс! Умоляю!.. — воскликнула она и сама бросилась к нему, обняла его, как и он, тоже положила руку на его сердце и, вымолвив: — Прости… — нежно поцеловала его в губы.
Он положил одну руку ей на спину, другую все не отрывал от сердца и не так сильно, как раньше, а как-то бережно и осторожно притянул ее к себе и стал отвечать на ее поцелуи мелкими быстрыми, короткими поцелуями.
— Я знал, я знал… — Поцелуй и снова поцелуй. — Я нисколько не сержусь, Дели, я знал! Ведь ты любишь меня. И я люблю тебя, иначе просто быть не могло…
Дели ничего не могла ответить, она сейчас чувствовала к нему ужасную жалость, смешанную с тоской и нежным сочувствием.
«Бедный Макс! Совсем седой, неужели он действительно так влюблен? А я была слепа? Бедный Макс, он похудел, ему нельзя волноваться… Зачем я приехала?!» — думала Дели.
— Ну пойдем же, пойдем, я уверен, тебе здесь понравится, здесь везде искусство, которое ты так любишь. — Макс, взяв ее за талию, провел в просторную полутемную прихожую.
— Я тебя люблю! — выпалила Дели и только потом опомнилась — что она сказала; она сразу же почувствовала жуткое сожаление от своих слов. Она солгала, чтобы утешить его, но это, видимо, была ошибка, а теперь поздно раскаиваться, сказанного не вернешь.
Он остановился и как-то странно посмотрел на нее:
— Я знаю… Я не ошибся… Я никогда не ошибаюсь.
— Макс, как твое здоровье?
— Что ты, дорогая! Мое здоровье — совсем не предмет для беспокойства, я в полном порядке! Этот Берт, он признался, что написал тебе, видимо все страшно преувеличив. Небольшой сердечный приступ, не более того, совсем маленький и нисколько не опасный. Скажи, а ты из-за его письма приехала? Ты испугалась, что я умираю?..
И опять — о ужас! — сорвалось с языка совсем не то, что хотелось бы, совсем некстати, такие ненужные слова:
— Нет, я приехала просто… из-за тебя!
Он секунду постоял, глядя ей в глаза в этой полутемной прихожей, потом быстро и резко, почти как раньше, только хватка его теперь была все-таки слабее, прижал ее к груди и жадно стал целовать в губы.
Она не сопротивлялась.
Вдруг его руки ослабли и бессильно упали, он тихонько застонал и хрипло прошептал:
— Пора… принять лекарство. Ну пойдем, дорогая.
— Максимилиан, тебе все-таки плохо? — Дели подхватила его под руку и посмотрела в его темно-серые в этой полутьме глаза. Они казались ей такими печальными, что жалость мгновенно сдавила ей грудь, и она больно чуть прикусила нижнюю губу. Но она не позволила слезам появиться на щеках, Дели глубоко вздохнула и отвернула лицо в сторону.
— Мне хорошо, что ты рядом, — хрипло прошептал он. — Но все-таки нужно принять лекарство, мне тут прописали кучу всякой дряни, в том числе и гомеопатические средства, которые нужно принимать по часам. Пойдем, ты что-нибудь выпьешь, а я с тобой тоже чокнусь микстурой.
Они прошли в большую гостиную, обставленную мебелью в стиле позднего модерна, везде где только можно стояли большие и маленькие гипсовые копии, тщательно отлитые и не очень, — всевозможнейших известных скульптур, начиная от «Венеры Милосской» и «Мальчика, вынимающего занозу» и кончая «Пьетой» Микеланджело и «Весной» Родена. Сквозь полукруглые окна в гостиную били совершенно малиновые лучи заката и окрашивали белые гипсовые статуи в розово-багряные тона.
Большой камин не горел, по погоде это и не нужно, но Дели обратила внимание, что сейчас камин был превращен в склад пустых бутылок из-под виски, шампанского и сухих французских вин.