— Вон там, за фабрикой, начинается лес, такой замечательный, такой зеленый, совсем непохожий на австралийский, в нем, кажется, растет все, что есть на свете…
— Даже ливанские кедры? — с сомнением спросила она.
— Ливанские кедры? А что это такое? Впрочем, не говори, я знаю, это тебе Омар наболтал какую-нибудь глупость про ливанские кедры. — Он посмотрел в ее глаза, в которых светились отблески взошедшей луны, и понял, что он не ошибся.
Джесси опустила ресницы и сказала:
— Пойдем, нас могут увидеть.
— Да, когда раньше мы здесь останавливались, я еще почти мальчишкой бегал вдоль этого фабричного забора к лесу и собирал там орехи. Сейчас забор, кажется, стал в два раза длиннее, но ничего страшного, я помню дорогу. — Гордон с силой сжал ей запястье и потащил с пристани в сторону серого забора.
Какое-то время они шли молча. Было уже совсем темно, луна то скрывалась, то снова выглядывала из-за туч, окрашивая щеки и волосы Джесси нереальным, призрачным светом. Глядя на Джесси, Гордон подумал, что, видимо, так и должна выглядеть черная жемчужина — хотя Джесси была, конечно, далеко не черной, а нежнокофейного цвета, — но эта нежная лунная поволока на ее гладкой блестящей коже как раз и давала этот жемчужный серебристый оттенок.
— Зачем ты взял вино? Я не хочу, — сказала Джесси, вдруг остановившись. — Мы так не договаривались.
— Ну, Джесси… Ну хорошо, тогда я буду.
— Мы уже далеко ушли, совершенно темно. Нас могут искать. Гордон, давай, я сейчас тебя поцелую хоть тысячу раз, и мы сразу же пойдем обратно. — Джесси прислонилась к дощатому забору и, казалось, не собиралась делать больше ни единого шага вперед.
— Странно, я тебя не совсем понимаю, моя восхитительная, моя прекрасная Джу-Джу, я тебя спас? Спас! Мы вернемся на «Филадельфию» через час, максимум через два, наше отсутствие никто не заметит!
— Гордон, ты ошибаешься, я совсем не Джу-Джу, — сказала капризно Джесси.
Гордон хотел ей тут же возразить, что свою краснорукую прачку он называл «страусенком», и та ничего не имела против, но Джесси не дала ему сказать.
— Я не хочу, чтобы ты думал обо мне неправильно, Гордон; я тебе рассказала, почему я сбежала с фермы, но это ведь совсем ничего не значит, понимаешь, Гордон?
— Не понимаю. — Гордон уперся ладонями в забор так, что Джесси оказалась между его рук. От его головы на лицо Джесси падала тень, лишь на большие блестящие глаза ложился призрачный свет выглянувшей луны. — Не понимаю, зачем же ты тогда вернулась на пароход, зачем, если…
— Если — что?
— Вернее, к кому вернулась? Я не понимаю…
— Ко всем вам, — тихо сказала Джесси и, приблизив лицо, поцеловала его в губы.
Гордон провел ладонями по ее волосам, плечам и, дойдя до бедра, стал задирать вверх ее платье, но Джесси резко оттолкнула его.
— Гордон! Ты неправильно обо мне думаешь!
— Нет, правильно! — Гордон снова попытался ее поцеловать, но она вновь его оттолкнула.
— Все, я вернула обещанное! — сказала Джесси, быстро и тяжело дыша.
— Ты вернулась из-за Омара, — сказал Гордон. Он все еще не желал верить в то, что сказал.
— Нет. — Она опустила глаза.
— Так в чем же дело? Джесси, я так ждал, когда мы будем в Маннуме, когда мы останемся вдвоем…
— Мы вдвоем, что дальше? — резко спросила она.
Гордон положил ей руки на грудь и с силой сжал, так что она тихонько вскрикнула, словно едва слышно звякнул колокольчик.
— Я хочу тебя, — хрипло прошептал он.
Джесси попыталась вырваться из его рук, но он все сильнее сжимал ее грудь, потом одной рукой стал оголять плечо, чтобы поцеловать. Джесси толкнула его в живот и, ощутив под рукой горлышко бутылки, выхватила ее и быстро опустила на его голову. Бутылка разбилась, Гордона залили потоки красного вина. В первую секунду он не понял, что произошло, словно в голове вспыхнула вторая луна — так ему, по крайней мере, показалось, — лицо Джесси поплыло в сторону, а глаза залило чем-то красным; он судорожно, мертвой хваткой вцепился в вырез ее платья и ни за что не хотел отпускать.
Он почувствовал, что падает, но даже в этот момент руки его крепко держали Джесси за платье; они упали вместе возле забора. С волос и подбородка Гордона на грудь Джесси капали красные капли.
— Пусти, пусти! — услышал он сдавленный шепот Джесси, но его руки никак не хотели разжиматься. Он с силой затряс головой, и капли вина обильно брызнули ей в лицо. В голове немного прояснилось, он хотел поцеловать ее в губы, но Джесси дернула головой, и он ощутил на своих губах ее щеку, залитую красным вином. Он теперь окончательно понял, что произошло, и боль в голове или, может быть, сладковатый вкус вина на ее гладкой коже, а скорее всего, и то и другое одновременно придало ему новых сил.