В Кельне Генрих затащил супругу в какой-то огромный торговый центр и накупил ей красивых платьев, блузок и туфель. У него был идеальный вкус. А Тамара все время сопротивлялась, запрещая ему тратить свои деньги. А Генрих закрывал уши и говорил, что ему нравится тратить деньги на свою жену, а потом в отеле заставил Тому сделать показ мод и был этим очень доволен. Они опять проголодались и заказали поздний ужин в номер.
Утром вставать не хотелось, но время летело неумолимо. Генрих разбудил Тамару нежным поцелуем.
-Я хочу показать тебе памятник Лорелее. И скалу, где она пела. Нам по пути, в принципе. Немного в сторону свернем, но мы же потом наверстаем.
-Конечно, да.
Тамара не прекращала целовать его слегка волнистые волосы. Счастье заполняло все пространство номера.
-Так не бывает, - шептал Генрих.
-Почему? Бывает.
День выдался дождливым. Они свернули на другую дорогу, чтобы посмотреть скалу известной немецкой сирены – Лорелеи. Генрих в красках рассказал Томе старинную легенду. И вот, наконец, им открылся прекрасный вид с величественной скалой на берегу Рейна. Она была гораздо больше, чем можно было бы себе представить. Дождь то усиливался, то ослабевал. Молодожены сделали остановку, припарковав машину у обочины, и спустились к косе, на которой виднелся памятник Лорелее. Девушка с распущенными волосами сидела на камне.
-Ты знаешь, этот памятник был изготовлен одной русской и установлен тут не так давно, - сказал Генрих.
-Серьезно? Я не знала.
-Я даже помню из Гете стихи про нее… Послушай:
«Ich weis nicht, was soll es bedeuten,
Das ich so traurig bin;
Ein Marchen aus alten Zeiten,
Das kommt mir nicht aus dem Sinn».
Тамара продолжала:
-« Die Luft ist kuhl, und es dunkelt,
Und ruhig fliest der Rhein;
Der Gipfel des Berges funkelt
Im Abendsonnenschein».
Потом декламировать опять стал Генрих:
-«Die schonste Jungfrau sitzet
Dort oben wunderbar,
Ihr goldnes Geschmeide blitzet,
Sie kammt ihr goldenes Haar.
Sie kammt es mit goldenem Kamme,
Und singt ein Lied dabei;
Das hat eine wundersame,
Gewaltige Melodei».
Генрих обнял Тамару и поцеловал. Это был последний миг счастья.
-Эй, вы! – раздался нервный голос Юрия. – Влюбленные! Хоть бы постыдились. И ты, фрау, как там тебя! Тьфу! Я отстраняю вас от задания. Вы должны были ехать по шоссе В-109. А вы тут развлекаетесь! Медовый месяц устроили! Отойди от нее, фашистский выкормыш!
Юрий вытащил пистолет из кармана куртки. Дождь усилился. Небо было явно недовольно накалявшейся с каждой секундой ситуацией. Но Генрих не испугался. Он закрыл собой Тамару и спокойно, но громко сказал:
-Это моя законная жена. Мы на территории ФРГ. Будьте добры соблюдать законы цивилизованного государства.
-Жена? Как ты заговорил, козел! Рожа фашистская! Охмурил девку и рад. Отошел от нее! Быстро!
-Юра! – закричала Тамара сквозь падающую с неба стеной воду. - Оставь его, я иду!
Но Генрих задержал ее и преградил путь. Он нагнулся и взял булыжник с земли. В это же мгновенье раздался выстрел. Генрих обмяк. Рубашка на его груди стала красной. Тамара с воплями кинулась к нему, но железная рука Юрия больно сомкнулась на запястье.
-Где ключи?
Он обыскал карманы Генриха и, несмотря на сопротивление рыдающей Тамары, потащил ее в машину, поливая потоками бранных слов. Тамара впала в оцепенение, она не ощущала ни мокрой одежды, ни синяков и ссадин на руках, ни своих порванных колготок. Все, что она построила в своей голове за последние дни, все эти радужные надежды и мечты рухнули в одну секунду. Генриха больше не было в живых. Она испортила операцию. Все плохо… Плохо… Плохо…