ери меня Виктор, ведь куда приятней смотреть на красивого мужчину перед сном, а не в заплаканные глаза матери. Не хочу, не хочу, но отчего-то отвечаю:
— Конечно.
Он заходит в комнату, явно не скрывая своего изумления: я сижу в инвалидном кресле, на которое забрался с таким трудом, самостоятельно, не считая помощи тумбочки. Подходит к тому самому шкафу, тянет за ручку, намереваясь открыть. На секунду закрываю глаза, представляя, как целая гора женской одежды падает на Никифорова, однако вскоре понимаю, что её больше нет.
— Я положил сюда твои вещи из чемодана, пока ты мылся, — Виктор осматривает мой гардероб с лёгкой усмешкой. — Если решишь задержаться тут до зимы, придётся кое-что прикупить.
Слабо улыбаюсь, глядя на то, как он роется в моей одежде, подбирая что-нибудь для сегодняшней прогулки. Кажется, погода довольно хорошая, раз уж в конечном итоге его выбор пал на лёгкие вещи. Обычно я привык спать в домашней одежде, однако вчера Никифоров заставил меня натянуть его пижаму, которая оказалась немного большеватой.
— Я помогу тебе одеться, — фигурист положил заранее приготовленные вещи на не заправленную кровать. — Ты ведь не против, если Маккачин пойдёт с нами?
Как я могу возражать? Вик-чану тоже нравилось в парке, особенно в дождливую погоду, когда можно поскакать по лужам, намочить шерсть. Мари всегда возмущалась из-за этого, ведь мыть пса обычно приходилось ей, в то время как я был занят на тренировках.
Немного помешкав, Виктор расстегнул несколько пуговиц на ночной рубашке. Он прекрасно видел мои покрасневшие щёки, мелкую дрожь по всему телу. Кажется, его ситуация очень забавляла, особенно реакция на прикосновения. Хотелось сказать, что я сам в состоянии снять рубашку, проблемы могут возникнуть только со штанами, но язык не поворачивался сделать это. Правда, те ощущения, что мне пришлось испытать секунду назад — были лишь началом. Простое смущение переросло в сильное возбуждение, скрывать которое становилось невозможно. Это произошло, как только фигурист расправился с рубашкой, переключив внимание на штаны.
— Цепляйся за меня.
Неуклюже тянусь к нему, обхватывая руками тонкую шею, после чего утыкаюсь носом в плечо, пока не опозорился перед кумиром ещё сильней. Тот немного приподнимается, подтягивая меня за собой. Тёплые руки плавно скользят по обнажённым бёдрам, очерчивая контуры, но едва они оказываются под резинкой штанов, невольно издаю тихий стон, зажав в кулак ткань футболки Никифорова. Виктор тут же замирает, однако вскоре с шумным выдохом усаживает меня обратно на кресло.
— Если тебе неприятно, я могу…
— Это не так! — краснею от собственных слов ещё сильней, крепче вцепившись руками в его шею. — Просто… Раньше меня не касались в этих местах.
Даже не пришлось смотреть на фигуриста, чтобы понять, что он не на шутку удивлён. Быть девственником в моём возрасте — как минимум странно, по крайней мере, мне так кажется. Все мои друзья детства давно обзавелись семьями, детьми, пока я коротал дни, рисуя круги по льду. О какой личной жизни может идти речь, когда на тренировках кроме надоедливого лица тренера больше ничего не видишь?
— Вот как…
Кажется, его голос как-то изменился, правда, трудно сказать, в какую сторону. Снова чувствую тёплые руки на бёдрах, а уже через мгновение осознаю, что предстал перед ним, как говорится, в чём мать родила. Это необходимо, ведь иначе не получится переодеться. Приходится утешать себя, собирать последние остатки сил, чтобы не возбудиться в таком щекотливом положении. Становится ещё хуже, когда Виктор укладывает меня перед собой на кровать. Его взгляд — такой тёплый и мягкий, что хочется прожить всю жизнь, глядя в эти глаза. Хочу прикрыться, но сам не понимаю, почему не делаю этого, продолжая наблюдать за осторожными движениями фигуриста, старательно пытающегося натянуть на меня нижнее бельё. Здорово видеть его настоящим, не прикрывающимся за маской всемирно-известной звезды. Раньше и представить не мог, что в жизни Никифоров куда реже улыбается, даже если это из-за меня; не важно, что сейчас приходиться светить перед кумиром самыми интимными местами, прикрывая покрасневшее лицо. Если есть хоть малейший шанс, что это поможет мне адаптироваться в будущем, лучше просто потерпеть, преодолеть себя.
Весь процесс переодевания провожу с закрытыми глазами, повернув голову на бок. Так сложно представить, что передо мной кто угодно, но только не он. Человек, поддерживающий меня в самые трудные периоды жизни, хотя даже не подозревает об этом. В неудачные дни, когда всё валилось из рук, стоило посмотреть на плакат с Виктором, как появлялось странное чувство силы, веры в себя. Мысли о нём заставляли меня вставать после падения, не отчаиваться, идти дальше, невзирая ни на что. Наверное, это и есть причина возникших у меня чувств.
Закончив, он тут же пересадил меня обратно на кресло, после чего вышел из комнаты, ничего не сказав. Наверное, тоже отправился готовиться к прогулке. Немного ёрзаю, стараясь занять более удобное положение, а усевшись, начинаю двигаться в сторону двери. Дверь в комнату Виктора немного приоткрыта, однако борюсь с собой, преодолевая жгучее любопытство. Получается плохо: поворачиваю голову. Спальня чем-то напоминает ту, в которой сплю я, только напротив кровати располагается огромное зеркало, отражающее всё, что находится внутри. Мелькает знакомая тень, после чего Никифоров появляется в поле зрения. Он стоит в одних только штанах, повёрнутый к отражению спиной. Его постель смята, простынь в нескольких местах собрана. Выходит, он всё же спал в своей комнате прошлой ночью.
— Если хочешь, по пути в парк можем купить мороженое, — Никифоров произносит это, когда я уже нахожусь возле порога. — Знаю одно хорошее местечко.
Невольно улыбаюсь его словам, взглянув на подбежавшего Маккачина, который быстро улёгся рядом, словно чувствовал, что вот-вот отправится на прогулку. Его цвет немного отличался от Вик-чана, да и характеры совершенно разные, но этот пёс навевает на меня приятные воспоминания, в которые хочется погрузиться с головой, забыться на какое-то время. Кладу ладонь на его голову, поглаживая. Такой же тёплый, мягкий, совсем как плюшевая игрушка.
— Прости за беспокойство, — вижу перед собой Виктора, когда поднимаю голову, и вздрагиваю от неожиданности.
— Юри, за что ты извиняешься? — На его лице расслабленная улыбка. — Нам с Маккачином следует чаще находиться на свежем воздухе. Я уже забыл, когда в последний раз мы гуляли вместе.
Ничего не отвечаю, дождавшись, пока мы выйдем на улицу. Погода выдалась на удивление хорошая — никогда бы не подумал, что в России бывает так тепло. Как и ожидалось, люди не сводили с меня глаз, однако Виктор шепнул мне на ухо, что смотрят они не на моё состояние, а скорее на внешность, ведь я сильно отличаюсь от остальных. Парки здесь тоже не похожи на все те, где мне приходилось бывать.
Оказавшись на месте, фигурист всучил мне целую булку хлеба, указав на небольшое озеро с утками. Получилось довольно быстро привыкнуть к бесконечным взглядам: кто смотрел с удивлением, кто с сочувствием, но это больше не имело значения. Виктор был рядом со мной, постоянно смеялся, несколько раз даже обнял в непонятном порыве. Дети не переставали крутиться возле него, как и молодые девушки, просившие сфотографироваться с местной знаменитостью. На вопросы обо мне он предпочитал не отвечать, чтобы не заставить меня чувствовать себя ещё более неловко. Мы оба давно позабыли о мороженом, которое собирались купить. Впервые я почувствовал себя полноценным, живущим обычной жизнью, ничем не отличающейся от других, и Никифоров мне в этом очень сильно помог.
Время катилось к вечеру, на горизонте появился закат. Большинство фанатов разбрелись по домам, а те, кто оставался, расселись по лавочкам, разглядывая множественные фотографии, которыми можно похвастаться в сети. Мы расположились на берегу того самого озера с утками, наблюдая за тем, как солнце медленно прячется за горизонтом, окрашивая небо в волшебный цвет.
— Так мило, что меня сейчас стошнит, — слышу знакомый голос, раздавшийся где-то над головой, словно гром среди ясного неба; мне требуется какое-то время, чтобы понять, кто стоит за спиной. — Подвинься, кацудон, мне с этим стариком поговорить надо.