яка, если бы фигурист попросил, они могли б сделать исключение. Театр находился достаточно далеко от нашего дома, так что необходимо ещё и время на дорогу.
За рулём стоящей во дворе машины оказался Отабек, в то время как Юрий сидел на заднем сидении, скрестив руки на груди. Кажется, его это совершенно не устраивало. Посадив меня к нему, Никифоров сел вперёд, после чего машина тронулась. Кажется, как-то по телевизору я слышал, что Алтын увлекается мотоциклами, но про машину там не было ни слова.
— Припаркуемся у чёрного входа, — казахский фигурист передал Виктору солнцезащитные очки, которые тот тут же надел. — Там нас встретят и проведут на балкон. Уходить придётся так же.
Конечно, ведь начнётся суета, если их заметят обычные посетители театра. Никифорова и Плисецкого, скорее всего, порвут на сувениры за считанные секунды. Ещё совсем недавно на меня бы никто не обратил внимания, но после наших постоянных прогулок с Маккачином, по Санкт-Петербургу ходят довольно странные слухи. Естественно, они не лишены доли правды.
Остальная часть поездки проходила в полной тишине, не считая шума двигателя и дождя. Чувствовалась непонятная мрачная атмосфера, причём исходила она совсем не от Юрия. Я представлял себе этот день немного иначе, но уже был рад, что мы вообще выбрались из дома. Отабек припарковался точно возле чёрного хода; никого вокруг не видно, а дверь в театр настежь распахнута, будто уже поджидает нас. Первым вышел Алтын, чтобы достать мою коляску из багажника, а уже за ним последовал Виктор, оставив меня наедине с Юрием, который продолжал молчать, словно на что-то дуется.
— Нужно поторопиться, иначе опоздаем.
Никифоров помог мне перебраться на кресло, предварительно накинув на мою голову свой пиджак, намереваясь укрыть от дождя. От чего-то сегодня он задумчив ещё сильней, чем обычно.
Балкон оказался намного больше, чем я себе представлял. Мне никогда прежде не доводилось бывать в театре, поэтому всё в новинку. Отабек и Юрий сели прям перед нами, а Виктору почему-то захотелось именно назад. Эти места были приготовлены именно для нас четверых, никого лишнего.
Поначалу всё шло хорошо, я с нетерпеньем дожидался начала спектакля, однако как только погас свет, а в зале послышались аплодисменты в поддержку актёров, Никифоров придвинулся ближе ко мне.
— Посмотри туда, — фигурист кивнул в сторону парней, сидящих перед нами: Плисецкий нагло завалился на плечо Отабека, схватив того за руку, переплетая пальцы. — Как думаешь, они сильно увлечены спектаклем?
Я хотел было спросить, что он хочет этим сказать, но не успел. Виктор ехидно улыбнулся, прежде чем опустить ладонь на мой пах, принявшись расстёгивать ширинку на штанах. Тут же закрываю рот рукой, не желая издавать лишних звуков при свидетелях. Если нас застанут в таком месте за подобным занятием — по голове точно не погладят. Умелые пальцы очень шустро расправляются со штанами, принимаясь ласкать уже возбуждённый орган. Чёрт, как же хочется сквозь землю провалиться…
Что же ты со мной творишь, Виктор…
Никифоров тянется ближе, затыкая рот требовательным поцелуем: он не меньше меня хочет остаться незамеченным. Цепляюсь за его шею руками, осознав, что крышу окончательно снесло. Плевать, если услышат или заметят, ведь наверняка те двое спереди примерно догадываются, что за чавкающие звуки прямо за их спиной. Они не повернутся.
С каждой секундой фигурист становится всё более напористым, так что начинаю ёрзать на мягком сидении, пытаясь выбрать более удобную для себя позицию. Разорвав поцелуй, Виктор достаёт из кармана сотовый телефон, быстро что-то в нём набирая. Его рука продолжает творить, что вздумается, а мне остаётся лишь больно кусать губы, стискивая подлокотники кресла. Удивительно, но проходит всего несколько минут, когда чувствую приближение разрядки. Никифоров тоже это чувствует, поэтому, убрав руку, наклоняется к паху, обхватив губами головку. Со лба катятся одна за другой капельки пота, рубашка тоже промокла почти насквозь. Хватает всего пары толчков. Голова кружится, сердце бешено колотится в груди, намереваясь вот-вот выпрыгнуть. Кажется, сейчас потеряю сознание…
— Юри, с тобой всё в порядке? Ты какой-то бледный.
Как будто сквозь толщу воды, слышу голос фигуриста, вытирающего рот рукавом рубашки. Отабек и Юрий тоже разворачиваются, глядя на моё беспомощное состояние в данный момент. Сам не понимаю, что случилось, наверное, виной всему духота в зале.
— Я лучше отвезу его домой, пока хуже не стало.
Виктор ловко подхватывает меня на руки, совсем как маленького ребёнка. Моя голова оказывается на его плече, а руки обхватывают шею, крепко за неё цепляясь. Сознание по-прежнему немного мутное, но уже более менее разбираюсь в том, что происходит вокруг. Вот уж не думал оказаться в такой неловкой ситуации.
— Тебе было так хорошо, что чуть не потерял сознание? — мурлыкает на ухо фигурист, когда мы уже садимся в такси. — Потерпи ещё немножко, скоро будем дома.
Появляется смутная надежда на то, что всё может случиться именно сегодня. День, когда мы станем друг к другу ближе, чем когда-либо. Виктор тоже возбуждён, и я вижу это, как бы он не пытался скрыть под довольной ухмылкой. Голова больше не кружится, но неприятное чувство, как будто содержимое желудка вот-вот пойдёт наружу — никак не отступает. Фигурист держит меня за руку, мягко поглаживая пальцами тыльную сторону ладони. Надеюсь, он успел застегнуть мои штаны раньше, чем ребята повернулись.
Уже оказавшись дома, замечаю на кухонном столе небольшой, но красивый торт. Сейчас мне хочется просто упасть в постель, избавиться от удавки на шее и заснуть. Но не тут-то было: Никифоров притащил тот самый торт, на котором горело три свечки, прямо в мою комнату, поставив на прикроватном столике.
— С днём рождения, — тихо произнёс он, оставив нежный поцелуй на виске. — Прости, что из-за меня мы не посмотрели спектакль.
День рождения? У меня?
Фигурист довольно быстро замечает удивление на моём лице, поэтому тихо смеётся, догадавшись, в чём дело. Выходит, он специально выделил именно этот день, чтобы сводить меня в театр? Да и к тому же позвал Отабека и Юру развеяться. Чёрт, я снова всё испортил.
— Твоя мама звонила мне несколько раз. Говорит, у тебя телефон выключен, — он поднимается с кровати, снимая пиджак и бросая его на стул. — Можешь перезвонить с моего, если с твоим телефоном какие-то проблемы.
— Я просто забыл его зарядить вчера вечером, — улыбаюсь, вновь прокручивая всю полученную информацию.
Виктор качает головой, после чего кидает короткое «отдыхай» и стремится к выходу из комнаты, но не позволяю ему уйти, схватив за запястье. Нет, прошу, только сегодня пусть останется со мной, разделит мои чувства, которые так долго рвутся наружу, так жаждут оказаться взаимными. Кажется, он всё понимает. Наклоняется ко мне, коснувшись губами моих губ; быстро беру на себя инициативу, углубляя поцелуй. Никифоров покорно открывает рот, позволяя чужому языку там хозяйничать, а уже вскоре нависает сверху. Не могу сдержать довольных стонов, которые вырываются сами по себе.
Всё прекращается так же быстро, как началось, стоит мне попытаться проникнуть рукой в штаны фигуриста. Он тут же перехватывает её за запястье, не пропуская дальше. На секунду даже проскакивают довольно странные мысли на этот счёт, но спешу откинуть их в сторону. Да нет, вряд ли у него там какие-то проблемы, из-за которых стесняется обнажиться, хотя сам много раз делал со мной странные вещи. В его взгляде нет раздражения или злобы: как и обычно, Виктор Никифоров непоколебим. Но всё же, что он от меня скрывает?
— Куда ты так торопишься? — его голос тихий, спокойный. — У нас ещё будет довольно много времени на это, но только не сейчас.
Снова. Почему всегда происходит именно так? Когда кажется, что до заветной мечты совсем близко, нужно лишь протянуть руку, как она ускользает из-под носа, не оставив после себя даже самой маленькой надежды. Начинаю не на шутку сердиться, уже больше не в силах сдерживать собственные эмоции.
— А когда же? — не пытаюсь скрыть злобные нотки в голосе. — Я уже слышал это кучу раз. Позже, позже, позже. Оно вообще когда-нибудь наступит?
Знаю. Я очень сильно изменился за последние месяцы. Он меня изменил. Правда, пока непонятно, в какую именно сторону. От прошлого стеснения и робости не осталось и следа, кошмары ушли в небытие вместе с дурными мыслями, а сердце познало, что такое настоящая любовь.
— Я тебе ещё не говорил, но на следующей неделе мы летим в Германию, — Виктор сцепил руки в замок. — Там тебе сделают операцию, и если она пройдёт успешно, возможно, однажды ты сможешь вернуться на лёд.
Впервые за долгое время на глазах навернулись слёзы, и явно не от радости. Он хочет от меня избавиться? Если я вновь смогу ходить, то вернусь домой, в родной Хасецу, ведь мне больше не будет нужна его забота, как о маленьком ребёнке. Больше никаких завтраков в постель, совместного принятия ванн, прогулок с Маккачином. Ничего этого не останется в моей жизни, оно растворится, будто красивый сон.
— Юри…
— Прошу, не трогай меня, — пячусь назад, когда фигурист пытается прикоснуться к моим волосам. — Я не должен был следовать за тобой в Россию. Это решение было ошибкой.
Тот ничего не отвечает. Просто вздыхает, а потом молча встаёт и уходит из комнаты, прихватив свой пиджак. Проходит не так много времени, прежде че