ность это или знаки самой судьбы, главное, что сейчас мы вместе.
Всю дорогу оба молчим, глядя на мелькающие в окне фонарные столбы. Людей на улице практически нет, как и других машин на встречной полосе. Пальцы Виктора крепко переплетаются с моими, словно я могу куда-то сбежать на ходу, безо всяких объяснений причин. Он заметно напряжён, но это не удивительно: мы практически на том месте, где всё произошло. Я уже смутно помню случившееся, да и не хочу вспоминать. Тот самый перекрёсток, переход. На секунду кажется, будто вижу на асфальте лужу свежей крови. Своей крови. Никифоров слишком быстро замечает ужас в моих глазах. Прижимает крепко к себе и шепчет, что всё хорошо. Тот страшный день позади. Всё давно закончилось и никогда не повторится.
Мне всегда казалось, что мир сер и никчёмен. Люди не знают, что такое доброта и сочувствие, все слишком заняты собственными проблемами. Кому какое дело до несостоявшегося фигуриста, пострадавшего в аварии из-за безответной любви и собственной глупости? Но они собрали огромную сумму денег на операцию, чтобы я вновь смог подняться на ноги. Все конкуренты разом стали близкими друзьями, которые регулярно навещали меня в больнице. Их поддержка оказалась важнее всего остального, что было в моей жизни. Но чаще всего порог палаты переступили Отабек и Юрий. Эти двое стали неотъемлемой частью нашей с Виктором жизни. Я искренне благодарен Алтыну за всё, что он для нас сделал. Только благодаря ему всё встало на свои места.
— Оп, приехали, — весело сказал фигурист, вытаскивая меня из омута мыслей. — Идём скорей, у нас есть всего несколько часов.
Беру его за протянутую мне руку и вылезаю из автомобиля, оглядываясь по сторонам. Здание казалось куда больше, чем два года назад. Я на секунду даже засомневался, что это именно оно, но Виктор решительно потянул меня внутрь, не дав сказать ни слова. Здешняя ледовая арена совершенно отличалась от всех тех, где мне приходилось кататься прежде. Не удивительно, что именно это место было выбрано для проведения очередного Гран-при. Пока я был увлечён разглядыванием пустых трибун, представляя, как мог бы поразить всех на последних соревнованиях, Виктор где-то достал две пары коньков и старенький магнитофон с кассетой. Записанная на ней мелодия была мне знакома: Никифоров катался под неё ещё на юниорских соревнованиях и одержал блестящую победу, сделавшую его по-настоящему знаменитым.
— Ну, чего застыл?
Сунув мне коньки, фигурист без промедлений вышел на лёд, плавно проскользив вдоль высоких бортиков, расправив руки в стороны, подобно парящей в небе птице. Долго любуюсь этим катанием, прежде чем осознаю, что это вовсе не движения его новой программы. Скорее… они мои… Помню, как ночи напролёт придумывал и добавлял элементы, сложные прыжки и плавные движения. Виктор видел моё катание только пару раз, так неужели всё запомнил?
Не торопясь подхожу к магнитофону, зачарованный великолепным катанием, а затем нажимаю на красную кнопку, останавливая музыку. Никифоров смотрит в мою сторону с неподдельным удивлением, но сам не понимаю причину своего поступка. Может, мне просто больно видеть столь умелое исполнение моей несбыточной мечты в лице кумира. Конечно, я бы ни за что не выиграл два года назад. Никто не сможет отобрать победу у Виктора Никифорова.
Фигурист начинает катиться в мою сторону. Видимо, хочет узнать, почему я его прервал. Но прежде, чем он успевает доехать, делаю шаг вперёд, прямиком на лёд. Не уверен, что из этого что-нибудь получится, ведь ноги по-прежнему слишком слабы для такого испытания. Однако мне удаётся удержать равновесие. Внутри всё замирает, только сердце продолжает колотиться в бешеном темпе, стремясь проломить грудную клетку.
— Получилось, — шепчу едва слышно и вижу счастливую улыбку Виктора, его блестящие глаза. — У меня получилось!
— Верно, Юри, — отвечает он, продолжив двигаться ко мне на встречу, расправив руки для объятий. — Ты молодец.
Слишком сложно поверить в происходящее после стольких лет беспомощности. Впервые за долгое время я ощущаю свободу, могу вдохнуть полной грудью, не боясь завтрашнего дня. Невероятное, ни с чем несравнимое ощущение. Хочется кричать, плакать и смеяться одновременно. Наверное, я схожу с ума…
Не замечаю, как оступаюсь и падаю прямиком на ничего не ожидающего Виктора, оказавшегося достаточно близко. Сейчас ничего не имеет значения, просто я по-настоящему счастлив. Два года страданий, наконец, принесли свои плоды, и мне остаётся только продолжать радоваться жизни, благодаря судьбу за столь чудесный подарок.
— У меня получилось, я смог, — продолжаю повторять, будто в бреду, навалившись на упавшего плашмя Виктора. — Всё только благодаря тебе.
Оправившись от падения, фигурист лишь едва заметно усмехнулся, прежде чем накрыть мои губы своими, вовлекая в долгий, страстный поцелуй. Никогда прежде он не проявлял такого напора, и этот раз весомо отличается от всех предыдущих. Мне так не хочется останавливаться, поэтому обвиваю его шею руками, притягивая ещё ближе к себе. Тот не думает сопротивляться, поддаваясь моим мольбам о большем, и переходит поцелуями с губ на шею, на ходу расстёгивая мешающие пуговицы тёмной рубашки. Не пытаюсь сдерживать рвущиеся наружу шумные вдохи и стоны удовольствия — всё равно в целом помещении лишь мы одни. Холод льда неприятно обжигает кожу, поэтому Виктор, заметив это, усаживает меня себе на бёдра, вновь смачно целуя. Коньки ужасно мешают, но не спешу от них избавляться, сосредоточившись на мягких губах Никифорова, обжигающих кожу. Его ласки уносят моё сознание куда-то далеко, голова начинает кружиться. Умелые руки без особых усилий расстёгивают ремень на моих штанах, стягивая мешающий элемент одежды до самых коленей, в то время как длинные пальцы проникают внутрь, принимаясь растягивать узкое колечко мышц. Шумно выдыхаю, уткнувшись носом в родное плечо, тем самым срывая покрасневшее от смущения лицо. Я хочу его, хочу прямо сейчас.
Что же ты со мной делаешь, Виктор…
Прихожу в себя, только когда фигурист вытаскивает пальцы. Он неуверенно смотрит на меня, словно раздумывает, что же делать дальше.
Нет. Сегодня он не сможет остановиться. Я не позволю.
Окончательно стянув штаны и оставшись в одной лишь расстёгнутой рубашке, опускаюсь вниз, вопреки любым возражениям Никифорова. Он возбуждён гораздо сильней, чем я себе представлял, так что тренировка закончилась, не успев начаться. Осторожно беру в руки пульсирующий, налитый кровью орган, начав плавно двигать пальцами, вырывая из Виктора шумные выдохи. Впервые он так сильно завёлся от простой прелюдии.
Наклоняю голову ниже, губами обхватив набухшую головку, мгновенно почувствовав в волосах сильную хватку крепких рук. Фигурист издал гортанный стон, но не позволил мне двигать головой, продолжив держать за пряди. Однако я уже решил, что сегодня всё пойдёт по моему плану. Кончиком языка провожу по выпуклой венке на члене, и Виктор тут же разжимает пальцы, тем самым давая мне возможность продолжить. Стараюсь двигать головой не слишком быстро, время от времени подключая язык. Я не умею этого делать, прежде никогда не приходилось, но ему, кажется, нравится.
— Постой, остановись, — хрипит он, внезапно одёргивая меня от своего занятия, и прижимает к себе.
Я понимаю, что он хочет сказать, и обнимаю в ответ, ощущая бешеное сердцебиение. Его запах сводит меня с ума. Мне всегда нравился его парфюм, но моменты, когда он по каким-либо причинам забывал им пользоваться, были просто бесценны. Его возбуждение было для меня наивысшей наградой, но Виктор никогда не позволял довести его до конца. Вновь целую его, отчаянно делая вид, что не заметил вспыхнувшее от смущения лицо этого, казалось бы, невозмутимого человека. Он куда более чувствительный, чем казался прежде, когда мы вечерами ласкали друг друга, утопая в нахлынувшем удовольствии.
Краем глаза замечаю, как Никифоров снимает пиджак, небрежно кинув его на лёд, а уже через мгновенье оказываюсь на нём, лёжа на спине. Виктор тяжело дышит, его лоб покрывает испарина, и по шее стекают капельки пота, несмотря на здешнюю прохладу. Он достиг своего пика, и теперь уж точно не сможет остановиться. Так и есть: закинув мои ноги себе на плечи, он смотрит на меня, словно дожидаясь разрешения. Глупый. Я слишком долго ждал этого момента, чтобы просто взять и отказаться. Решительно киваю, и он входит. Плавно, не торопясь, боясь причинить хоть малейшую боль. Вскрикнув и выгнув дугой спину, нахожу его руку, переплетая наши пальцы. Его движения осторожные, мягкие, совсем как он сам во время танца на льду. Никогда не позволю, чтобы кто-либо ещё испытал это неземное удовольствие, доставить которое способен только Он.
— Я люблю тебя, Юри, — задыхаясь от нарастающего темпа и приближения разрядки, прошептал фигурист мне в самое ухо. — Люблю только тебя.
— В-Виктор, — пытаюсь ему ответить, но тело сковывает судорогой, заставляя меня сильно удариться головой об лёд. — Не останавливайся!
Я больше не тот пессимист и слабак, каким был прежде. Всё изменилось. Он меня изменил. Всё случилось в августе, дождливым днём, не предвещающем беды. Я помню только свет фар и автомобиль, несущийся навстречу. Всё случилось в августе, когда я впервые познал невыносимую боль и страх завтрашнего дня, лёжа в больничной палате и слушая неутешительные прогнозы врачей. Всё случилось в