занять сидячее положение, однако ничего не выходит. Приходится буквально ползти к двери, перебирая по полу руками. Кажется, прошла целая вечность, когда я сдвинулся всего на метр от кровати. Рана от капельницы жутко ныла, из неё не переставала течь кровь. Дышать становилось всё труднее, но мне нельзя останавливаться, нельзя сдаваться. Стискиваю зубы, чтобы сдержать рвущиеся наружу болезненные стоны. Зачем вообще я это делаю? Разве в таком состоянии получится далеко уйти? Но продолжаю ползти до тех пор, пока не оказываюсь достаточно близко к двери. Протягиваю вперёд руку, чтобы скорей её открыть, правда, не успеваю этого сделать — она сама распахивается, после чего входит Никифоров. Напуган. Шокировано смотрит на меня, а я не свожу глаз с него. Не бросил… Он здесь!
— Юри! — даже голос сорвался. — Что случилось? Я сейчас кого-нибудь позову.
— Нет, постой, — ловлю на себе удивлённый взгляд. — П-пожалуйста, просто обними меня.
И он обнимает. Садится рядом на колени, нежно притягивая к себе. Прижимает крепко-крепко, словно боится отпустить. О боже, Виктор, чьё же сердце бьётся так сильно? Твоё или моё? Мне остаётся лишь растаять в твоих объятьях, раствориться в запахе твоего тела, чтобы забыть обо всех свалившихся на голову бедах. Надо мной будто летает чёрная туча, не пропуская такой необходимый для жизни солнечный свет, а ты стоишь рядом с зонтиком, не давая мне намокнуть. Наверное, ты думаешь, что я веду себя как одинокая женщина, на которую всю жизнь мужчины не обращали внимания. Может, так оно и есть; возможно, я этого заслужил. Так почему ты продолжаешь находиться рядом со мной? Раньше мы практически не общались, не считая случайных фраз при встречах на соревнованиях, а сейчас мне кажется, что ты самый дорогой для меня человек, не позволяющий скатиться в тёмную бездну, из которой уже не выберешься.
— Прости, я подумал, ты меня бросил, — сам не узнаю собственный голос, охрипший от поступивших слёз. — Мне стало страшно.
— Нет, это я должен извиняться, — не выдерживаю и зарываю пальцы в пепельных волосах, прижимаясь ещё сильней к горячему телу. — Я ходил переодеваться, и сразу прихватил для тебя пончиков. Минако говорила, ты любишь сладкое.
Слабо киваю, но не выпускаю его из своих объятий. Такой тёплый, нежный. Если бы я только был девушкой, чтобы разделить с ним всю оставшуюся жизнь, то наверняка стал бы самым счастливым человеком на свете. Когда Виктор рядом, забываются все тяготы, боль уходит, оставляя лишь радостный трепет сердца. Пускай сегодня он отверг мою попытку его поцеловать, но, кажется, у нас будет ещё достаточно времени, чтобы в полной мере насладиться друг другом. Я всячески постараюсь этому поспособствовать, даже если сам Никифоров будет против. Хотя… кого я обманываю? Когда меня выпишут, придётся переехать к Минако, если она, конечно, не будет против. Не позволю своей маме страдать, каждый день глядя на моё состояние. А Виктор вернётся в Россию, продолжит свои тренировки, чтобы покорить всех в следующем году. Может, через несколько месяцев или даже недель позабудет о моём существовании.
— Доктор сказал, что тебе лучше задержаться здесь ещё на несколько дней. Ты сегодня всех очень напугал.
Если останусь, тогда точно сойду с ума. Нет, не хочу больше видеть эти белые стены, вечно напоминающие о моей беспомощности. Если подумать, попрощаться с Виктором сейчас — будет не так сложно, чем если он просидит у моей кровати ещё несколько дней, изображая взволнованную жёнушку.
— Помоги мне, — шепчу ему на ухо, прежде чем он удивлённо отстраняется. — Нельзя здесь больше оставаться. Хочу уйти.
Никифоров понимающе кивает, прежде чем поднимается, предварительно подхватив меня на руки. От неожиданности крепко хватаюсь за тонкую шею, на мгновение представив, как красиво смотрелся бы засос на белоснежной коже. Конечно, он же русский, а у них там холодно. Бедные, даже загореть нормально нет никакой возможности. Мне никогда раньше не доводилось бывать в России, да я никогда и не горел особым желанием туда попасть, иначе придётся запасаться тёплой одеждой. На одни тёплые носки уйдёт целый чемодан. Не понимаю, как там жить вообще можно.
— Чуть позже дашь мне телефон Минако, мы с ней всё обговорим, чтобы ты мог вернуться домой, — произнёс Виктор, положив меня на кровать. — Сначала разберёмся с твоей рукой.
Перевожу взгляд на по-прежнему кровоточащую рану, слабо улыбнувшись. Это всего лишь кровь, в ней нет ничего особенного. Эта красная жижа начинает бурлить в венах, стоит увидеть одну единственную пепельную макушку. А больше нет от неё никакого проку, разве что она начинает проливаться, стоит немного повредить кожу. Кажется, я уже сошёл с ума. Даже не замечаю, как в палату вошла медсестра. Пощебетала о чём-то с Виктором, поулыбалась ему, заверив, что никакой жгут не нужен, а затем просто ушла. Такая вот нынче медицина. Кажется, Никифорову это не понравилось так же сильно, как и мне. Он ещё долго возмущался такой несерьёзности по отношению к столь важной профессии, а успокоился, когда сам лично остановил кровь, тщательно обработав рану. Мне нравилось его внимание и поддержка. Жаль, это скоро закончится.
— Юри, мне нужно оставить тебя на какое-то время, — немного помявшись, Виктор протянул руку ко мне, убрав с глаз мешающие пряди чёлки. — Нужно продлить номер в отеле, пока мои вещи не вышвырнули на улицу. Если тебе что-то…
— Возвращайся скорей, прошу, — перебиваю его, схватив за руку, останавливая. — Обещай, что не бросишь.
— Конечно.
Улыбается. Так искренне, что хочется закричать от счастья, словно девочка-подросток после первого поцелуя. Но зачем я всё время его останавливаю, если уже сам решил положить всему конец? Зачем давать себе ложные надежды? Пока буду жить у Минако, точно скучать не придётся. Она всегда поддерживала меня, даже когда я почти сдавался. Даже родная мама не знает обо мне так много.
Наблюдаю за тем, как Виктор направляется в сторону двери, но делает это очень медленно, как будто ждёт, что его позовут. Однако я молчу, терпеливо дожидаюсь, пока он выйдёт в коридор. А потом утыкаюсь лицом в подушку, позволяя себе выпустить накопившиеся эмоции. Есть ли у меня будущее? Какое оно? Тёмное, наполненное грустью, мучениями, слезами? Или же ясное? Что с моими ногами? Как это лечится? Плевать, если больше не удастся выйти на лёд — мне будет достаточно просто вновь научиться ходить. Так хотелось в полной мере раскрыться перед Виктором, показать, на что действительно способен, только вот получилось совсем не так: он увидел мои слабости, слёзы, разглядел все страхи, тревоги. Какого же теперь его мнение на мой счёт?
Люди сами себе устраивают проблемы — никто не заставляет их выбирать скучные профессии, жениться не на тех людях или покупать неудобную одежду. Никто меня не просил заниматься фигурным катанием, и уж тем более колесить по всему миру следом за Никифоровым, надеясь завоевать его внимание. Как оказалось, для этого вовсе не нужно было притворяться другим человеком — достаточно просто подойти, заговорить, пригласить куда-нибудь. Когда-то пару лет назад мне несколько ночей снился сон, где Виктор отвергает моё признание, а затем смеётся, глядя в лицо. Наверное, именно тогда я для себя решил, что завоюю его без каких-либо признаний. Отчасти это получилось. Сейчас он со мной, большую часть времени проводит в больнице, хотя мог давно вернуться домой, где его ждут. Причины мне не известны, но наверняка у такого занятого человека они есть. Даже не надеюсь, что ради меня живая легенда фигурного катания завяжет со спортом, да и я никогда ему не прощу такую выходку. На самом деле, люди — очень хрупкие создания. Нам так легко навредить, легко сломать, словно тоненькую веточку прекрасной сакуры.
Дверь в палату открывается, а затем входит Виктор. Стараюсь как можно скорей вытереть с лица слёзы, чтобы очередной раз не показывать свои слабости.
— Юри, тебя выписывают, — он смотрит не на меня, а куда-то в сторону, словно перед ним переодевающаяся барышня. — Минако ждёт тебя на улице, она уже купила билеты в Японию. Завтра встретишься с родными, они очень переживают.
Молча перевожу взгляд на дисплей телефона, на котором отображается множество пропущенных, и в основном все от мамы. Мне бы так хотелось вернуться к ней с медалью, и не важно, какого она цвета. Чтобы она улыбнулась, а затем могла хвастаться посетителям горячих источников. Но это невозможно. Не могу вернуться. Не сейчас. Может, через пару месяцев, когда мы оба до конца осознаем всю ситуацию. Тогда будет куда проще решить, что делать дальше. Не хочу быть ей обузой. Никому не хочу.
— Нет, только не домой, — немного отодвигаюсь к стене, когда Никифоров завозит в палату инвалидное кресло. — Мне нельзя туда возвращаться.
Ловлю удивлённый взгляд, однако ничего не говорю, разглядывая кресло. Теперь мне можно будет передвигаться только с его помощью, да? Ещё вчера я подавал большие надежды в спорте, а уже сегодня окажусь на этом драндулете на колёсах.
— Что с тобой такое? — тихо говорит Виктор, присаживаясь на край кровати. — Расскажи мне. Может вместе придумаем, как быть.
Решив, что такой шанс нельзя упускать, прижимаюсь к его груди, чувствуя сильные руки на своих плечах. Жар его тела просто невозможно не почувствовать. Он слишком горячий для простого человека, или мне так кажется от всех пережитых эмоций. Это не важно. Гла