Дядя Витя захохотал, раскинул руки, щупальца и шагнул вниз.
Марина отвернулась, закусила кулак, чтобы не заплакать. Серый завыл, припал к асфальту, словно готовясь к прыжку, и так и остался лежать, зажмурившись и вывалив язык.
Во дворе забегали, зашумели. Огретый со всей силы ударил по щеке заголосившую было Галку, потребовал простыню. Ею и укрыли останки. Разогнали по квартирам зевак. Через пару минут вкатила задом «Скорая». За ней — блекло-зеленая машина, похожая на усталого короеда, из которой выскочили граждане в химзащите, быстро убрали следы на асфальте.
Некурящий отволок к машине жильцов, которых, по одному на двух опрятных, оттеснили в глубину двора.
— Чисто! — крикнули из короед-машины. — Зачищай.
— Граждане, — вежливо обратился некурящий, выставляя перед собой нечто похожее на здоровенный пульверизатор, украшенный софитом. — Посмотрите на этот предмет. Постарайтесь не моргать, по моей команде вдохните максимально глубоко.
Вспышка и едких дым ударили разом.
Марина очнулась в своей комнате. Вспомнила, какой сегодня день. Вскочила так резко, что голова закружилась.
— Галка, — громко зашептала она из двери, увидев соседку. — Я не проспала? Час который?
— Полчаса только, как уехали, — сказала Галка сердито. Петя висел у нее на руках бледный и тихо всхрапывал. — Ну как ребенку столько же газа, как и взрослому. Ну, кому и что он может рассказать? А вот все, что выучил, он от этой дряни точно забудет…
— Что забудет? Успеем подготовиться, пока эти…
— Все уже, — сказала Галка. — Все.
И тихо заплакала.
Пошатывающийся от слабости Сережа принес на руках Серого, положил на кровать. Галка пристроила рядом спящего Петю, уткнулась лицом в черный неподвижный собачий бок, запустила пальцы в шерсть.
— Успела, Витя. Все успела, — сказала она тихо. — Все образцы положила. Маркировки скопировала. Экспресс прошли. А там пусть хоть упроверяются. Все человеческие.
— И что, так просто отвяжутся? — спросил Сережа.
Прошло две недели. Еще раз или два во дворе появлялись подозрительно опрятные чужаки, но так и не зашли. Порой Марина и Сережа ловили себя на том, что из памяти пропали час или два. Галка, всегда излишне щепетильная в вопросах воспоминаний, выспрашивала, уточняя время с точностью до минуты, а потом, усадив на стул, сканировала затертые куски. Выдыхала облегченно: «Ничего страшного».
Под липами больше не ужинали.
Возвращаясь из университета, Марина видела краем глаза, как мелькнула, отраженная в окне, олимпийка Сережи, но не оглянулась, прибавила шагу. Влетела в комнату, бросив на кровать сумку. Хочет поговорить — пусть наберется смелости и сунется, а не шарахается по углам.
— Марин, как он там? — Сережа виновато заглянул в дверь. Войти не решился. Серый лежал на кровати. Спал. Черный бок мерно вздымался, лапы чуть вздрагивали, словно пес бежал куда-то через страну снов. Временами он тихо взрыкивал.
— Иди, книжки читай, ксенофоб, — огрызнулась на Сережу Марина. — Дверь закрой с той стороны.
Сережа исчез за дверью. Пес открыл глаза, зевнул.
— Ты что на парня взъелась? — проговорил кто-то невидимый за тумбочкой. — Даже Галка не дуется, а ты… Вот вырасту и вздую тебя. Для ума.
— Сначала вырасти, — ответила Маринка, отрезая толстый кусок от городской булки, лежащей на столе в пакете, чтобы не зачерствела.
Дядя Витя, больше похожий на большую куклу из центрального универмага, наряженный в Петькину майку и штанишки на помочах, спрыгнул с табуретки, влез на стул, откусил большой кусок хлеба и принялся жевать, двигая щеками.
— Ты на что сочинение написала, бестолочь? — пробубнил он сердито. Из-за края стола виднелась только круглая коротко стриженная голова с татуировкой за ухом.
— На четыре.
— Бестолочь и есть. Не мозги, а перфорация одна. Вот не поступишь — и поедешь к бабке.
Он схватил булку и, выкинув на пол пакет, снова набил рот хлебом.
— Кашу будешь? Манную? — спросила Марина, трепля Серого по большой косматой голове. Дядя Витя ерзал на табуретке, стараясь выглянуть в окно, но роста отчаянно не хватало.
— Я мяша хошу… — жуя, пробормотал он. — Я хишник. Порабочичель человечештва.