И снова вмешался Самойло. На второй день после взятия Белебея приказал:
— Прекратить! Остановиться! Не сметь!..
Через голову Фрунзе он приостановил наступление чапаевской дивизии на рубеже реки Усеня. Фурманов, который теперь стал также биографом и Чапаева, записал:
«Чапаев бранился, все время бранился и выражал неудовольство, преступной считал эту стоянку на Усене…
— Я не устал, не устал! — гремел он, стуча кулаком по столу. — Когда попрошу, тогда и давай, а теперь вперед надо… Враг бежит, «следовано» на плечах у него сидеть, а не отдыхать над речкой…»
Троцкий на этот раз вмешался самым решительным образом. Он выдвинул новый «стратегический» план: наступление на Восточном фронте приостановить, наиболее боеспособные дивизии его срочно перебросить на Южный против Деникина. Хватит, дескать, воевать с Колчаком, пора переключаться на Деникина.
Знают ли о плане Троцкого в ЦК? Знает ли Ильич? Ведь какой бы план Троцкий ни выдвинул, он не может обойти Председателя Совета Обороны.
Да, конечно, в Центральном Комитете и в Совете Обороны должны знать. Не могут не знать. Но Троцкий хитер, изворотлив. Обстановка на фронте беспрестанно меняется, и она, дескать, вносит свои коррективы в первоначальные замыслы. Бугурусланская и Белебеевская операции сорвали наступление Колчака, противник отброшен в восточном направлении. И пока мы вытаскивали нос, увяз хвост: Деникин остановил наступление войск Южного фронта, захватил Донецкую область, Донбасс, почти всю Левобережную Украину, вышел в районе Царицына к Волге. Красная Армия откатывается на север. Вот где сейчас главная опасность! Все это звучало весьма убедительно, и требовалось время, чтобы скрупулезно разобраться в сложившейся обстановке. Есть еще Южный фронт, есть Западный, Украинский, на севере дерется Шестая армия; и у каждого фронта свои самые неотложные вопросы, свои заботы. Никто не мог обвинить Троцкого в преднамеренности. Самойло был честным военспецом, и не его вина, а его беда, что он не обладал дальновидностью Фрунзе. Просто он побаивался ответственности, и именно на это уязвимое место в характере, в общем-то, неглупого, знающего генерала бил Троцкий. И как человек честный, Самойло считал нужным поступить так, как, по его мнению, подсказывает обстановка. Но он мешал Фрунзе довести контрнаступление до конца, вносил путаницу.
…Троцкий всегда пытается запугать, делает страшные глаза. Нужно разоблачить его по пунктам. Успехи на Восточном фронте могут быть сведены к нулю, если не добить Колчака. Конечно же, Центральный Комитет не утвердит план Троцкого. И все-таки голоса с мест значат многое. Важны детали. Ведь Троцкий и впредь будет ставить палки в колеса, запугивать и в верхах, и в низах.
— Мы проявили огромную выдержку. Пора их брать за жабры — и на песок! Будем писать Ильичу. Гусев советует то же, — сказал Куйбышев.
Они написали в ЦК протест. Уберите хотя бы Самойло! Возвратите Каменева. В свою очередь Гусев в пространной реляции изложил свое мнение о методах командования Самойло, стремящегося всеми путями ликвидировать Южную группу. Сергей Иванович, возмущаясь поведением Самойло, грудью прикрывал своею любимца:
«В лице тов. Фрунзе мы нашли совершенно исключительный военный талант, товарища с редкими стратегическими способностями, к которым присоединяются выдающийся организационный талант и крепчайшая большевистская и практическая закалка».
План Троцкого отвергли.
Самойло сняли. Каменев вернулся. Фрунзе и Куйбышев облегченно вздохнули.
— Конфликты на фронте, к счастью, не носят затяжного характера. Иначе нельзя было бы воевать, — сказал Михаил Васильевич.
Фурманов записал:
«Около — Куйбышев, чуть крепит бессонные темные глаза, встряхивает лохматую шевелюру; они советуются с Фрунзе на лету, они в минуты принимают исторические решения, гонят по фронту, по тылу, в Москву — гонят тучи запросов, приказов, советов».