…Воздушной волной Фрунзе вышибло из седла. Сноп зеленых брызг ударил в глаза, земля раскололась. Он потерял сознание, не видел, что его гнедого дончака разорвало авиабомбой на куски.
Пришел в себя уже в Красном Яру. Голову ломило, весь в бинтах.
— Где Чапаев?
Кто-то из ординарцев доложил:
— Товарищ Чапаев ранен с аэроплана пулей в голову.
— Жив?
— Жив. Пуля застряла в кости. Шесть раз вынимали, все не могут вынуть. Увезли в Авдонь.
— Передайте Кутякову: пусть вступает в командование дивизией. Встретимся завтра в Уфе. Через полчаса буду на своем командном пункте.
…И они в самом деле на другой день встретились в Уфе. Все: Фрунзе, Чапаев, Кутяков, Фурманов. Кутяков рассказывал о психической атаке каппелевцев. В бою полегло более трех тысяч белогвардейцев. Главные силы Западной армии белых были разгромлены. Политотдельцы успели выпустить листовку. Там были помещены хорошо известные стихи, только переделанные на новый лад:
Фурманов записал:
«Из двух клятв, что скрестились на уфимских холмах, сбылась одна: ворота к Сибири распахнуты настежь».
Фрунзе сказал:
— Вертится!..
Чапаев подмигнул Кутякову, тот исчез на несколько минут и вернулся, держа под уздцы танцующего жеребца с длинным туловищем, сухой головой и умными фиолетовыми глазами. Конь Чапаева. Предмет давней тайной зависти Фрунзе. Василий Иванович сказал:
— Вашу лошадку убило. Возьмите. Не по службе, а потому, что так надо.
Михаил Васильевич порывисто вскочил на ноги.
— Никогда! Это же ваш боевой друг.
— То-то и оно, что друг. Да не ворогу ж я его отдаю. Я, может, души в нем не чаю, души не жалею, а его, стервеца, жалею. Он мне вроде дитяти малого. Сберечь хочется. А как его сбережешь, если себя не бережешь? У вас-то он целее будет. Богом прошу, не отказывайтесь.
Но Фрунзе наотрез отказался. Два дня спустя после того, как чапаевская дивизия двинулась на выручку осажденного Уральска, Михаил Васильевич получил от Чапая короткую записку: «Вверяю Вам своего любимца». Ординарец, доставивший записку, примчался на чапаевском жеребце.
Фрунзе хотел отослать ординарца с конем обратно, но ординарец взмолился:
— У меня направление в госпиталь — перебита нога. Еле добрался. Да и не угнаться теперь за Чапаевым.
Коня пришлось оставить.
К ЗВЕЗДАМ ТУРКЕСТАНА
Ум и воля Фрунзе выиграли небывалую в истории военного искусства битву. Величие ее определяется не размахом (хотя был и размах), а значением для судеб неокрепшего Советского государства. И результатами. Это была окончательная победа на главном из фронтов, который после трехмесячного наступления перестал быть главным. Взяты Златоуст, Екатеринбург, Челябинск, Ирбит, Троицк, Тюмень… Весь Урал! После этого частям Восточного фронта оставалось только гнать Колчака до Иркутска, где «верховный правитель» был арестован восставшими рабочими и казнен.
Но это было потом, в начале двадцатого года.
А сразу после завершения Уфимской операции Фрунзе неожиданно вызвали в штаб фронта. Михаил Васильевич был несколько раздосадован: в самое горячее время отзывают, чтобы прочитать очередную нотацию по поводу Уральска…
Удивило выражение лица Сергея Сергеевича Каменева: торжественно-кислое, несколько даже недоуменное, расстроенное и в то же время именно торжественное. Бывает такое выражение.
— Что случилось, Сергей Сергеевич?
— Все очень хорошо. Даже больше чем хорошо. А когда чересчур хорошо, то это уж совсем плохо. Поздравляю вас, а вы соответственно поздравьте меня. Во-первых, позвольте поздравить вас с высокой наградой: орденом Красного Знамени. Поздравьте от моего имени Василия Ивановича Чапаева: по вашему ходатайству все его полки награждены Красными знаменами ВЦИК, сам Чапай — орденом Красного Знамени. А во-вторых, во-вторых… принимайте Восточный фронт. Вот постановление Совета Рабоче-Крестьянской Обороны за подписью Ильича.
— А вы?
— Я? Страшно сказать: назначили главкомом всеми вооруженными силами.
— Так это же прекрасно! Поздравляю от всей души.
— Вот видите, как былинные богатыри: растем не по дням, а по часам. Чего бы вы лично хотели от нового главкома? Как в сказке. Просите, требуйте, пока не забюрократился.