Пока командующий и сопровождающие его лица производили смотр войскам, пока они пили кок-чай и рассаживались в вагоны, от Намангана в сторону кишлака Уйчи мчался всадник. Он торопился, грязные потеки пота избороздили круп коня; следом тянулся хвост лёссовой пыли.
На улице Уйчи было пустынно. Всадник остановил коня возле первого же дувала и вошел в дом. На кошме сидел предводитель басмачей Курширмат с огромной узорной пиалой в руке. Он уставился единственным красным глазом на вошедшего.
— Ну?
— Пурунзо едет на Уч-Курган! С ним Юлдаш Ахунбабаев.
Грубое, черное, словно сделанное из древесного наплыва — капа, лицо Курширмата оживилось. Он швырнул пиалу, проворно вскочил на короткие кривые ноги, выбежал во двор.
— Эй, Курбан-бай, собирай людей!
Курширмат не верил собственной удаче: командующий фронтом сам идет ему в руки! Взять в плен «кзыл-генерала», переманившего Мадамина на свою сторону! Забрать коня. А с Мадамином можно разделаться потом…
План Курширмата был прост: один отряд в двести всадников он выслал в сторону Намангана, другой — семьдесят всадников — в сторону Уч-Кургана…
Долина Сыр-Дарьи клубилась горячим весенним светом. Поезд шел мимо разрушенных дувалов, мимо кишлаков и курганчей, обнесенных высокими глинобитными стенами, мимо старых пирамидальных тополей и карагачей, растущих вдоль арыков. Навстречу поезду выбегала черноголовая, босоногая детвора. Белобородые аксакалы неподвижно сидели под навесами, поджав под себя ноги. У них над головами висели клетки, сделанные из посудной тыквы. В клетках прыгали перепелки. Над Ферганской долиной далеко на юге горели белыми снегами вершины Алайского хребта.
Фрунзе с Юлдашем Ахунбабаевым, туркестанским революционером, стояли у открытого окна и переговаривались. Обсуждали текст листовки — обращения к басмачам, составленной Михаилом Васильевичем.
— Их главари требуют автономии Ферганы, — говорил Фрунзе.
Ахунбабаев угрюмо отвечал:
— Эту автономию они представляют себе наподобие бухарского эмирата или Кокандского ханства. Наймиты баев, купленные английским золотом! Их нужно истребить, как бешеных волков… Ну а тем из дехкан, кого они заманили в свои сети, мы откроем глаза. Скорее бы восстановить нефтепромыслы Санто и Чемпон.
— Затребуем оборудование из центра.
— Дров нет, жгут саксаул — скоро вся земля превратится в пустыню. Плохо пока хозяйствуем. Нефть в Фергане хорошая, легкая. Эх, нефть, нефть!.. Нефть и хлопок. Ну а если говорить о Бухаре, то вот что: восстание поднимать дехкане скоро будут, нет больше терпения. Красная Армия должна помочь…
— Поможем. Эмир бухарский надул меня, — сказал Михаил Васильевич. — Как удалось выяснить, принял не в своем дворце, а в покоях одного из своих министров. Начинаю даже сомневаться: да был ли сам эмир? Переговоры вели в моем вагоне в Новой Бухаре. Он от меня за свой нейтралитет четыре пушки потребовал.
— И вы дали?
— Дал. Снарядов, правда, к ним нет. Он ведь просил пушки. А когда напомнил о снарядах, я обещал выслать при первой же возможности.
Ахунбабаев усмехнулся. Пояснил:
— Он вас не обманывал: иноверец по здешним обычаям не может вступить во дворец эмира. Исключение Сеид-Алим делает только для английских офицеров.
Поезд замедлил ход, остановился. Михаил Васильевич послал адъютанта узнать, что случилось.
— Басмачи разобрали рельсы. Дороги на Уч-Курган нет.
— Засада. Возвращаемся в Наманган!
Фрунзе и Ахунбабаев перешли на бронеплощадку, где были установлены пулеметы и орудие.
— Всем приготовиться к бою!
Поезд стал пятиться на Наманган. Вскоре адъютант доложил:
— Путь на Наманган тоже разобран! Мы в ловушке…
Когда явился старший охраны, Михаил Васильевич сказал ему:
— Всем залечь за насыпью, вывести из вагонов лошадей. Пошлите трех из охраны в Наманган. Пусть мчатся во весь дух и не попадаются в руки басмачам. Охрану поезда беру на себя.
Конный отряд Курширмата с пронзительным гиком вымахнул из-за небольшой рощицы карагачей; стреляли из карабинов и винтовок на полном скаку. В ответ заговорил пулемет с бронеплощадки, ухнуло орудие.
Михаил Васильевич стоял у паровоза, наблюдал за ходом боя. Ординарец подвел коня. Того самого коня — подарок Чапаева. Англо-араб переезжал в эшелоне с командующим от гарнизона к гарнизону, вызывая зависть у командиров и местных знатоков лошадей. Весть о коне «кзыл-генерала» шла от кишлака к кишлаку. Долетела она и до Курширмата.