— Опусти маузер. Ошибку можно простить, Ахунжан, но предательство — никогда. Сдать оружие! Вы арестованы…
Кто-то ударил Ахунжана по руке, он выронил маузер. Комнату заполнили красноармейцы с винтовками. Басмачи побросали маузеры.
Фрунзе продолжал сидеть на стуле, спокойно наблюдая, как Ахунжану и его единомышленникам скручивают руки.
— Всех разоружили на площади?
— Всех, товарищ командующий.
— Ну вот и все. Никаких переговоров с басмачами больше вести не будем. Пора каленым железом выжечь язву басмачества. Пора железной метлой вымести из Ферганы всех грабителей и бандитов. Для всех таких хулиганов и насильников, как Ахунжан, Хал-Хаджи, Бахрамов, Курширмат, у Советской власти ответ один: пуля в лоб. Уведите их!..
Когда на станции Нарын к командующему пришли празднично разодетые люди и пригласили его на плов, Михаил Васильевич спросил:
— Кто вы такие?
— Здешние дехкане, высокий начальник. Прослышали о твоих доблестных делах, а прочитав твое послание «К мусульманскому населению Ферганской долины», возликовали: ты обещаешь уничтожить басмачей! Вот мы ходим тут и на радостях твердим, как молитву: «Да здравствует Советская власть!» А когда узнали, что пройдет твой поезд, совсем, потеряли покой.
— Спасибо за приглашение. Я приду…
— Как вам все это нравится? — спросил он у Сиротинского.
— Не очень нравится.
— Почему?
— По-моему, все они — басмачи. Хотят устроить вам ловушку. Их нужно арестовать.
— А если они все-таки дехкане?
— Очень уж осведомленные дехкане. Знают, когда пройдет поезд. И обращение успели прочитать, а ведь его только завтра будут разбрасывать с аэроплана. И лозунги вызубрили.
— Правильно. Это банда Бахрамова, если хотите знать точно. Все их очаги помечены у нас на карте. А им все кажется, что они неуловимы. Борьба с басмачеством будет затяжной. Мало выловить курбашей и их шпионов. Нужно выявить, кто доставляет басмачам продовольствие, и таких расстреливать. Сегодня мы возьмем Бахрамова. Станцию окружить! Вызвать из Андижана бронепоезд и два кавалерийских эскадрона. И никаких церемоний и пловов!..
Во время этой операции было взято в плен две тысячи басмачей. Их под усиленным конвоем отправили в Андижан, в тюрьму.
В Фергану командующий бросил большую часть сил, вплоть до команды фронтового поезда. Не успел он подавить басмачество в Фергане, как получил известие о мятеже в Семиречье.
В ночь на двенадцатое июня поднял восстание Двадцать седьмой стрелковый полк в Верном, куда уехал Фурманов. Известие о мятеже застало Фрунзе в Ташкенте.
Фурманов со своей группой прибыл в Верный еще 5 апреля. Расположились в гостинице «Белоусовские номера». Дела шли, казалось бы, хорошо. Фурманов занялся мобилизацией коммунистов в армию, приходилось заниматься посевной кампанией, сбором средств в помощь разоренным районам. Привычная, знакомая работа. У него в кабинете висела табличка: «Говори кратко, уходи быстро», Он часто выступал в семиреченской «Правде». Беспокоило одно: некоторые части Третьей Туркестанской дивизии были сформированы из зажиточных крестьян Семиречья, сюда попало много кулаков, враждебно настроенных к Советской власти, к ее национальной политике. Кулакам хотелось бы по-прежнему держать в узде киргизскую бедноту, которую Советская власть стала наделять землей.
Никто не заметил появления в Верном Авалова. Покинув Старую Бухару, Авалов долго добирался до Семиречья. А когда добрался, то узнал, что Анненков, Щербаков и Дутов разбиты, бежали в Китай. Авалов не растерялся. Оставив чолоказаков на постоялом дворе сторожить товар, он отправился к помощнику военкома Мирзоеву, с которым, как он знал, был связан атаман Анненков. Мирзоев обрадовался гостю. Придвинув вплотную к лицу Авалова обритую синюю голову, Мирзоев шептал:
— Формировать батальоны, полки будешь! Хороший глаз нужен. Сам знаешь, кого формировать надо. Будь маленький, маленький, самый незаметный. Помни, что ты — контр-ры-волюция! Знаешь, чего семирек боится?
— Нет, не знаю.
В узких глазах Мирзоева блеснул огонек.
— Введения хлебной монополии боится. Нужно слухи пускать. О чем Фрунзе думает? Он говорит: в семиреченских полках много кулаков, нужно эти полки перебросить в Ташкент, там их от кулаков очистить. Большой бунт поднимать надо! Крепких хозяев спасать надо. Наши табуны спасать надо. Твоего атамана спасать надо.
Авалов с жаром принялся готовить «большой бунт». Авалов, до этого относившийся презрительно к «инородцам», сейчас ловил себя на мысли, что испытывает подобострастное почтение к неподвижной тяжести Мирзоева. В этой тяжести было нечто прочное. Заговорщики всячески старались использовать национальную и религиозную вражду, тайно привозили в воинские части бочки со спиртом, спаивали и командиров и подчиненных.