Отправив через надзирателя письмо брату, Михаил Фрунзе стал ждать его приезда. Перелезть через тюремную ограду — это еще не все. Кто-то должен стоять с коляской и одеждой по ту сторону, кто-то должен укрыть на время, достать паспорт… Побег из тюрьмы — целое искусство, еще плохо изученное, хотя вся Россия покрыта тюрьмами, казематами, каторжными централами… Каждая тюрьма имеет свои особенности, свои плохо защищенные места.
Заключенному, замыслившему побег, всегда кажется, что он самый хитрый и умный, сказало одно служебное лицо, совсем недавно прибывшее во Владимирский централ. До откомандирования во Владимир лицо значилось помощником начальника Петербургской пересыльной тюрьмы и прославилось тем, что замучило не один десяток политических. Усердие лица было замечено Столыпиным, и министр решил, что лучшего начальника для Владимирского централа трудно сыскать.
Так как этому лицу (по фамилии Гудима) суждено сыграть роковую роль в судьбе Фрунзе, разрушить все его планы, то следует рассказать о нем подробнее.
Окрыленный новым назначением, Гудима не стал откладывать свой отъезд из Петербурга. А так как Гудиму послали во Владимирский централ для наведения порядка и уничтожения «вольностей», то он и начал с наведения порядка.
Собрав помощников, он решил их просветить, передать, так сказать, опыт бывалого столичного тюремщика.
— Нет заключенного, который не мечтал бы о побеге, — изрек он. — Нет надзирателя, которого нельзя подкупить за большие деньги, ибо жадность и алчность — великая сила. Во имя денег люди могут совершать подвиги не меньшие, чем во славу родины и во имя любви. Это зарубите себе на носу. Я вижу всех вас насквозь. Если вы замечаете, что на прогулках заключенные вроде бы ради баловства сооружают пирамиду в несколько человек, то знайте, что сии акробаты замышляют побег; пирамиды всегда не ниже внешней тюремной стены. Если они, опять же как бы из-за озорства, орут песни и бьют в жестяную банку вместо барабана, то сие значит, что они хотят приучить часовых к звукам, которые возникают при лазании через стену, покрытую жестью. Понаблюдайте, чем они заняты в мастерских: они учатся связывать воображаемого часового и затыкать ему рот таким образом, чтобы он не задохнулся. Гуманность. Как видите, все их уловки давно мне известны. Самая опасная категория — политические, ибо они, не в пример уголовным, организованы, способны на самопожертвование ради общего дела, фанатичны. А теперь перейдем к конкретным примерам. Как я установил, в польском корпусе в одиночной камере номер два находится исключительно опасный государственный преступник, известный под именем Арсения, он же Михаил Васильевич Фрунзе. Изучив расположение камеры, я подивился слепоте всех вас. Какой дурак поместил его в одиночку, откуда удрать легче легкого? Стоит лишь перебраться в соседнюю камеру, предварительно подкупив надзирателя… Фрунзе ждет виселица, и неужели вы думаете, что такой человек будет сидеть сложа руки? Я воспрещаю какие бы то ни было свидания Фрунзе с родственниками. Я сам переведу его в надежную камеру. Запомните: из общей камеры бежать труднее, чем из одиночки. В общую камеру можно подсадить своего человека. Сейчас Фрунзе, кажется, на прогулке. Я хочу его видеть.
В сопровождении целой свиты новый начальник тюрьмы отправился во двор, где прогуливались арестанты.
Все сразу почувствовали твердую руку. Да и внешний вид нового начальника тюрьмы вызывал невольный трепет. Он подавлял своей внушительной комплекцией, широчайшими плечами, могучей грудью. На его бритом лице с бачками на щеках было написано высокомерие. А при звуках его раскатисто-рыкающего голоса у надзирателей захватывало дух. На нем был парадный мундир с высоким воротником, мундир с иголочки. Гудима носил белые лайковые перчатки, которые всякий раз трещали по швам, когда он пытался надеть их на руки.
В Петербургской пересыльной тюрьме Гудима привык к беспрекословному повиновению. Вот почему, очутившись во дворе, он был удивлен, что арестанты не обратили на него ровно никакого внимания. Они громко переговаривались, спорили на политические темы. Один «нахал» прошел в двух шагах от Гудимы, не повернув головы.
— Смирно! Шапки долой! — заорал Гудима во всю силу легких. Но арестанты как будто и не слышали команды. Они продолжали увлеченно спорить.
— Вы что, так вашу… оглохли?!
Заключенные рассмеялись. Один из них сказал своему соседу: