Михаил Александрович Михайлов понравился Чернцову своей скромностью. Ел он мало, не набрасывался на паюсную икру, от вина совсем отказался. Был он весь какой-то светлый, отрешенный от мелочей жизни. И в прозрачных серо-голубых глазах — все та же отрешенность. Он не колотил себя в грудь, не заявлял открыто патриотом. В нем отсутствовала какая бы то ни было экзальтированность. Просто сказал, что слова высочайшего манифеста навели его на размышления. Он помнил манифест наизусть:
«Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской земли дружно и самоотверженно встанут все верные нам подданные. В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся, как один человек, дерзкий натиск врага».
— Так вот я все время думаю по поводу внутренних распрей и о тесном единении царя с народом, — сказал Михайлов. — Ваши земские союзы пока не проявили себя должным образом именно в этом направлении; деятели союзов больше всего умиляются тем, что удалось организовать питательные пункты Пуришкевича. Какой безответственный негодяй приказал стрелять в рабочих в Иваново-Вознесенске и Костроме? Или он не читал высочайшею манифеста? В то время как даже Государственная дума санкционировала вступление России в войну, находятся изменники в полицейских шинелях, которые снова расстреливают веру народа в царя. Я — экономист и лучше многих других понимаю, что это значит. Я понимаю одно: царю и августейшей семье нужен классовый мир. Мне кажется, что одной из причин развязывания войны и является стремление имущих классов всех стран отвлечь пролетариев от борьбы, притушить (или придушить) внутреннюю и внешнюю революцию.
Чернцов со все возраставшим интересом слушал молодого человека. Ведь собеседник высказывал именно то, о чем Чернцов думал не раз, но никогда и ни с кем не делился своими мыслями вслух.
— Потому-то его величеству и нужен классовый мир внутри России, — продолжал Михайлов. — За внутренний мир высказывается и председатель Думы Родзянко. Но пока капиталисты стреляют в рабочих, болтать о внутреннем мире — только раздражать рабочих. Вы, как промышленник, объясните мне ради бога: почему после начала войны вдруг оказалось, что большинство русских заводов находилось в зависимости от германского импорта? И вот даже сейчас почти повсюду не хватает какой-нибудь мелкой, но существенной детали, изготовляющейся только в Германии. Что это? Предательство? Или никто из русских дипломатов, живших годами в Германии, так и не заметил, что по всей стране происходит замена деревянных шпал стальными, что уже само по себе должно было навести на мысль о готовящейся войне? Всех предателей — под суд!..
У Чернцова проступила испарина на лбу, он то и дело поправлял пенсне на черной ленте.
— Я еще никогда ничего подобного не слышал! Вы — не просто экономист. Вы — человек с государственной головой. Вы мыслите оригинально, смело. Очень смело! Вы — настоящий патриот. Если бы вы согласились остаться… Мне нужен именно такой человек. Я имею в виду Комитет земского союза.
Михайлов со смиренным видом, но твердо произнес что-то по-латыни.
— Рок истории руководит событиями через людей, — перевел репетитор.
— Значит, вы твердо решили ехать на фронт?
— Да. Если по состоянию здоровья меня не зачислят в рядовые, буду работать в местном фронтовом комитете земского союза.
— Одобряю. Я могу вас рекомендовать. Кроме того, вы сможете передать от меня записку главнокомандующему армиями Западного фронта генерал-адъютанту Эверту. Мы с ним однокашники… Берегите себя, Михаил Александрович. Такие люди, как вы, нужны отечеству. И не со всяким будьте так откровенны, как со мной. Откровенность нынче не в цене. Могут не понять и истолковать превратно.
Когда молодые люди остались одни, репетитор расхохотался.
— Вы неподражаемы, Михаил. Я слушал и только диву давался: откуда у вас такая невероятная осведомленность? Очаровали Тита Титыча. Этот каналья сразу почувствовал в вас порох. То, чего им всем не хватает. Вы угодили в самую точку: классовый мир! Они спят и видят классовый мир. Вот теперь и я отлично понял, для чего им потребовались земские союзы. Представляю, заявляетесь вы к такому однокашнику в генеральских погонах и говорите: «Алеша, кончай войну! Твой однокашник Титуся уже нагрел руки на поставках, теперь боится, как бы и его сынков не погнали на фронт. Затеял игру в земские союзы. Не кончишь — сами кончим! Пойми, дурачок: классовый мир невозможен».