– Че, прям так и сказал? Во псих!
– Ну да! И пока я ему наизусть не отбарабанил, че там да как – не отдал!
– Я ж и говорю: звероящер!
Пустырь. Здесь можно бегом – все равно никто не увидит. Кусты, деревья – все мелькает. Ветки больно бьют по лицу. С каких это пор я стал чувствовать боль через оболочку? Наконец, замечаю впереди знакомый силуэт. Пустырь почти закончился. Сейчас мальчик выйдет на улицу, и все. Там толпа прохожих, никакого шанса на успех. Можно, конечно, дать залп снотворного из разведспутника, но это будет слишком заметно. Одно дело отправить к Морфею пару случайных прохожих на пустыре, а другое – массовое усыпление на оживлённой улице большого города. Нет, режим секретности нарушать нельзя. И так позволил себе мелкие огрехи вроде воздействия на директрису.
– Миша! – зову я его.
Подросток не оборачивается.
– Фролов! – ору что было сил.
Он вздрагивает, поворачивается, недоуменно, как-то слишком сонно смотрит на меня. Странный он все же ребенок! Слишком отрешенный, словно витает где-то. Ну, да ладно, мне выбирать не приходится. Как говорится: что есть, то есть.
Я глубоко вздыхаю, по привычке мельком оглядываю окрестности – нет ли кого поблизости, и, наконец, сбрасываю надоевшую человеческую оболочку.
– Вот это прикол! – Миша восхищенно выдыхает.
– Я... – мой голос скатывается на частоты, которые не в состоянии уловить человеческое ухо.
Совсем забыл, что в истинном облике невозможно разговаривать с землянами. Нужно подключить синтезатор человеческой речи. Поднимаю оболочку школьного учителя с земли, вынимаю из кармана синтезатор, прикрепляю на грудь.
–Гы, – хмыкает Миша, растянув губы в ухмылке, пока я вожусь с синтезатором.
– Прико –о –о –о –л! – он смеется.
От обиды синтезатор выскальзывает из моих пушистых, белых лап. Как же так? Он ведь не смеялся вместе со всеми одноклассниками. В чем дело?
– Ой, не могу! – подросток корчится, трясет головой, и... из его ушей выпадают крошечные наушники.
– Анимашка! Живая! Из какого мультика?
Какой мультик? О чем он? Ах да! С трудом припоминаю, что есть у них такой вид искусства: движущиеся нарисованные картинки. Но при чем здесь я?
– Нет, ну как здорово! – мальчик хватает меня за лапу. – Реально, как живой!
Я отступаю назад. Гнев переполняет меня, готовясь выплеснуться наружу.
– Где взял? А сколько стоит? Через Инет заказал? Я тоже такой хочу! Брось линк на сайт заказов!
Типичный ребенок цифрового века, воспитанный на компьютерных играх и кинофантастике, он не верит, что я – настоящий. Он думает, что я в костюме какого -нибудь героя этих... как их... мультиков. Он даже меня не боится, настолько нереально я выгляжу!
Я взвываю от досады. От моего воя гнутся деревья и ломаются кусты. Фролов чуть приседает от неожиданности, но тут же восхищенно присвистывает:
– Ничего себе! Вот это саунд! Реально по кустам торнадо прошел! Как в киношках! Годзилла отдыхает! А где динамики вмонтированы?
Я продолжаю пятиться. Только бы не сорваться! Только бы не навредить ребенку!
– А ты кто вообще? Сашка? Димка? Колись! Я все равно вычислю! – он пытается дотянуться до моего лица.
Это сложно. Мальчик едва доходит мне до груди.
– Снимай башку! Дай позырить, че там внутри!
Он дотягивается до моего лица, хватает за щеку, тянет из всех сил. Мать моя Вселенная – как же больно! Я, стараясь не зарычать, хватаю его за руки, осторожно отвожу их в сторону.
– Дай я тебя сфоткаю и Ленке покажу. Она любит все няшное и смешное.
Снова два этих дурацких слова: няшное и смешное. Как же я их ненавижу! Из человеческой оболочки они проникли в мой мозг и кровь. Я научился ненавидеть. Научился испытывать боль. Я! Существо, не имеющее эмоций от природы! Только смеяться я так и не научился. Моя рациональность, присущая всей нашей расе – слава Матери-Вселенной – не позволила мне так глупо и расточительно расходовать ресурсы. Так оскорблять все сущее, насмехаясь над космическим разумом!
Идиот! О чем я думал? Фролов не смеялся вместе со всеми не потому, что у него нет чувства юмора. Не потому, что он психологически готов к контакту и единственный из всех землян готов общаться с неземной формой жизни. А потому, что он просто не слышал условия задачи, увлеченный музыкой в наушниках. Эта задача, включенная нами в человеческие учебники, была тестом на толерантность. На способность без смеха принять чуждый человеческому сознанию облик.
Я поворачиваюсь, бегу обратно через пустырь и мысленно приказываю: