— Ладно, веди домой…
Им открыла худая, с маленькими усталыми глазами женщина.
— Федя… — увидев Михайлова, она вдруг замолчала, ее глаза испуганно забегали по милицейской форме.
В доме глиняный пол. В углу комнаты, куда они вошли, задернутая белой занавеской печка. На скамейке вдоль стены — дети. Холодно и неуютно.
Капитан вышел на маленькую терраску. Сел на расшатанную табуретку. Пусть Федор простится с семьей.
Из комнаты послышался плач.
Михайлову по-человечески было жаль Федора. Был он, несомненно, не окончательно падшим человеком. Федор не хитрил, не валил вину на других, но и не унижался, не пытался разжалобить. Что толкнуло его на это? Ведь всякое преступление — это, как правило, следствие какого-то душевного изъяна, некой духовной неполноценности…
Федор в сопровождении своих вышел на крыльцо.
— Готов я…
Заголосила жена. Захныкали дети. Михайлов, уже у калитки, услышал, как Федор успокаивал их:
— Отец ваш все учится жить… старый дурак.
До сестры Федора шли молча. «Почему же участковый инспектор здесь при обыске ничего не обнаружил? Сейчас все станет ясным…»
Их встретила крупная, в толстом ватнике на широких плечах женщина. Федор молча толкнул калитку.
— Может, поздороваешься? — буркнула она, глядя почему-то на Михайлова.
Федор, не отвечая, шел к дому.
Зашли в одну комнату, в другую — никаких следов.
— Сколько можно мучить женщину! — вдруг истерично завела хозяйка.
— Замолчи, — оборвал ее Федор. — Неси топор.
Женщина вышла. Федор приблизился к глухой стене. Постучал по ней слегка кулаком. Потом с силой надавил локтем — открылся темный проем.
Михайлов понял: рядом с настоящей стеной была выложена другая, меж ними — тайник.
«Хитро сработали, наверно, в ту же ночь, когда крали…»
Вернулась хозяйка. Молча протянула топор. Скоро в фальшивой стене зазиял большой провал.
…К вечеру подсолнечник был сдан на склад.
Ночевали в гостинице колхоза. Утром Федор показался Михайлову еще более угрюмым, глубоко ушедшим в себя.
— Что с тобой?
— Думал, капитан. Всю ночь. О себе думал. И о вашей работе — тоже. Трудная ваша служба. Но хорошо, что о людях думаете.
И продолжал, уже в упор глядя на собеседника:
— Преступник, который не чувствует угрызения совести, — конченый человек. Таким он получается, если ему сходит с рук — один раз, другой… Он, понимаешь, привыкает жить скотом… Вы разрушаете эту привычку. Показываете человеку место, которого он достоин в жизни… Умные люди это понимают…
— Честные люди это понимают, — сказал Михайлов, делая ударение на первом слове.
— Одного честным делают родители и школа, других — милиция. Мне, признаться, совестно — и за эту грязь, по которой мы шлепали до села, и за холод, что вынесли. Смотрел я на тебя, голодного, как ты там, мокрый до нитки, подсолнечник взвешивал, и думал: забавлялся бы сейчас Михайлов с детишками дома, нужен ему этот подсолнечник… А потом подумал: так ведь для того, чтобы во мне совесть заговорила, и старается человек…
Когда Михайлов зашел с документами, прокурор опросил:
— А где ордер на Федора Врабия?
…Они проговорили в то утро долго.
— Говоришь, семеро у него детей?
— Да.
— Ну, пусть будет по-твоему. Посмотрим, что решит суд.
…Суд, состоявшийся через несколько недель, удовлетворил ходатайство начальника ОБХСС о смягчении наказания Федору Врабию. Его приговорили к году исправительных работ с вычетом в пользу государства двадцати процентов заработка.
Время, прошедшее после этого процесса, оправдало надежды: Федор Врабий стал честным человеком.
Иногда он передает Михайлову, ныне уже майору, приглашение в гости. Но тому все некогда: то в райпотребсоюзе не досчитались нескольких тонн муки, то стала исчезать кукуруза на биохимическом заводе, то… Кто знает, что его ждет завтра, когда он утром, как обычно, придет на работу?
Р. Пелинская
Только одно дело
О нем, о майоре Комине, как и почти о любом работнике уголовного розыска, можно написать не только очерк, — целую серию повестей. Увлекательных, насыщенных романтикой милицейской службы, дающих яркое представление о том, как сложен и подчас опасен труд этих солдат порядка, бдительно охраняющих наш с вами покой.
Да, можно было бы рассказать о десятках дел, успешно им завершенных. Показать день за днем и ночь за ночью его беспокойные будни, до отказа насыщенные событиями. Но, пожалуй, достаточно будет и одного — его первого дела, с которого начал он свою службу в уголовном розыске, чтобы во всей полноте предстал перед людьми, его не знающими, Михаил Дмитриевич Комин. Человек немногословный, сдержанный в проявлении чувств, но с очень щедрой душой и добрым сердцем. Бесконечно преданный делу, которое ему доверено, во всем и всегда прислушивающийся к голосу своей совести — кристально чистой совести коммуниста.