Ему тогда доставляло истинное удовольствие разгадывать хитроумные увертки зверя, идти по полуразмытому росяному следу, терпеливо, часами подстерегать добычу, — между прочим, в какой-то мере это потом предопределило его решение пойти работать в уголовный розыск.
Но об этом особый рассказ, и он еще впереди. А пока, я чувствую, надо вернуться к истории этого загадочно исчезнувшего трупа. Вот как все это тогда произошло.
...В тот день Шевченко впервые дежурил по своему отделу в краевом управлении милиции. Дня за три до этого его только-только перевели из Ленинского райотдела, — может, знаете, на Гайдамаке, во Владивостоке? Тоже веселое было местечко, — как говорится, не заскучаешь. С работниками краевого управления он действовал в контакте чуть ли не каждый день, многие операции были проведены сообща, — так что знакомиться не понадобилось. Встретили его как своего; Егоров, с которым он особенно подружился, потискал его, помял, воскликнул дружелюбно:
— Ох, и длиннющий ты, брат! А что такой худой? Жинка плохо кормит, что ли?
— Не в коня корм, — отшутился Шевченко. И, тотчас посерьезнев, спросил вполголоса:
— Работы много?
— Хватает, — подтвердил Егоров. — Я уж забыл, когда нормально дома спал. Все больше где-нибудь в районе. Кулак под голову — и смотри голубые сны...
— Пока через пятнадцать минут по тревоге не подымут, — вставил кто-то из присутствующих, и все рассмеялись. Шевченко тоже рассмеялся: ему не нужно было объяснять, что такое жизнь оперативного работника.
— Да вот погоди, первый раз отдежуришь — сам поймешь что к чему, — заверил его Егоров.
Однако, вопреки его предсказанию, дежурство проходило спокойно, из районов не было ни одного тревожного звонка: звонили два-три раза, но все это была текущая, рабочая информация. «И с чего бы это Николаю Петровичу понадобилось холода на меня нагонять?» — удивился Шевченко. И тут позвонили снова. На этот раз из шахтерского поселка Тавричанка.
— Убита девушка. По-видимому, изнасилование. Труп обнаружен на кладбище, случайно.
— На месте происшествия кто-нибудь есть? — справился Шевченко.
— Так точно. Старший оперуполномоченный Хасаншин.
— Пусть ждет нас. Едем.
Вызвать машину, экспертов, проводника служебно-розыскной собаки — дело нескольких минут. Шевченко застегивал пальто на ходу. Он знал: с последним движением пальцев придет мгновенная собранность. Начальник уголовного розыска Иван Зиновьевич Коробейников, старый, опытный чекист, под руководством которого Шевченко начинал когда-то свою службу на Сахалине, называл это шестым чувством оперативного работника: чувством профессионализма. «У нас служба — как электричество, — говаривал он тогда. — Ни на сомнения, ни на сборы нам времени не дано. Щелкнул выключатель — свети!»
Апрельский вечер встретил теменью и сыростью. С моря дул холодный ветер. «Баллов шесть, не меньше», — по военной своей привычке мысленно отметил Шевченко, поднимая воротник пальто. И почему-то подумал о Хасаншине, которого ни разу даже в глаза не видел. Под таким ветром, в темноте, на кладбище. Не позавидуешь!..
Ехали молча. За чертой города, за двадцать восьмым километром, высокие деревья дачного пригорода отступили, началась полоса редколесья, и тогда вверху, где-то над деревьями, обозначилась полоска неба с одиой-единственной голубой звездочкой. Машину потряхивало на неровностях дороги, и звездочка то взлетала, то падала. Шевченко глядел на нее и думал: сколько же это вечеров и ночей он уже вот так мотается по слепым дорогам, на ощупь, — дождь ли, туман ли, — пока другие спят в теплых постелях?..
Когда оформляли его перевод в краевое управление, начальство поинтересовалось: может, ему уже надоела служба в уголовном розыске? Пусть скажет не стесняясь, какие у него жизненные планы.
Ему сказали: работник краевого управления должен быть на голову выше периферийного. «Это я понимаю», — согласно кивнул он. «Краевой аппарат уголовного розыска занимается расследованием дел особо опасных: убийства, разбои. Несложных дел не ждите, их не будет», — объяснили ему. И снова он кивнул: «И это я понимаю».
...Свет фар скользнул по какой-то глинобитной стене. Луч выхватил из темноты полоску кустарника и уперся в дорогу. На дороге стоял человек в телогрейке, с поднятой рукой; он щурился от света, но не заслонялся. За его спиною, на заднем плане вырисовывались могильные кресты. Что-то неправдоподобное было во всей этой картине: ночь, черные кресты, человек в свете фар. Машина остановилась, человек шагнул к ней.