И все-таки, каюсь, я в конце не удержался:
— Ну, а с трупом-то, с трупом.... Что там было, если не секрет?
Он усмехнулся:
— Да нет, какой же тут секрет? Остался я там, в Тавричанке, проводить розыск. Труп вскоре нашли, он был зарыт в торфе. Правда, для этого пришлось мобилизовать учащихся, рабочих. Горняки, да и вообще все население охотно откликаются на любые наши просьбы...
А тут как раз стало известно: в одной семье несчастье. Дочь Людмила поехала во Владивосток и не возвратилась. Старики родители с ума сходят от отчаяния.
Вызвал я их, показываю найденное тело: узнаете? Ну, что с ними было — лучше не вспоминать!.. Ведь взрослая дочь, красавица, представляете?
Им горе, а нам забота: где искать убийцу? Опросили множество людей, проследили путь девушки из Владивостока, с той минуты, когда она приехала на станцию Надеждинскую и пошла по линии железной дороги по направлению к поселку... Ну, опять опросы. Разыскал тех, кто в это время тоже проходил по линии. Установил, что они видели обходчика Ожировского. По времени он должен был встретиться с Людмилой — другого-то пути ни у него, ни у нее не было. А он отпирается! Ничего, говорит, не знаю, никакой девушки не встречал.
— И как же вы все-таки изобличили его?
Шевченко пожимает плечами:
— Кровь на ватнике была. Правда, он утверждал, что порезался. Но у него другая группа крови.
— Сознался?
Шевченко снова пожимает плечами: а что ж ему еще оставалось делать?
— Не сразу, конечно, — добавляет он. И, помедлив, произносит с отвращением: — Зверь...
Я подметил, что всех своих «подопечных» он вообще делит на две группы: на людей и на зверей. Об одном говорит: этот — человек. Наломал дров, наделал черт знает чего, но еще может исправиться, еще не конченный. О другом, вот вроде Ожировского, — нет, это уже все. Крест. Такого ничто не исправит.
Не знаю, насколько научно обоснована такая его классификация, скорее тут зрелый опыт. Но бывает, когда с опытом нужно считаться ничуть не меньше, чем с самыми серьезными теоретическими обоснованиями. Он вдруг говорит:
— В нашем деле бывают такие неожиданности, что ваш брат литератор и нарочно не придумает.
— Например? — с интересом спрашиваю я.
— Да вот, например, история с этим Хасаншиным. Все можно понять: замерз человек, уже нет сил терпеть. Но зачем же пост покидать, правда?
Я неуверенно поддакиваю. А он улыбается:
— А знаете ли вы, что только этот проступок — а это в нашей службе действительно проступок! — только он и спас жизнь Хасаншину!.. Ведь как было? Этот Ожировский, когда затащил девушку на кладбище, надругался над нею и убил, он решил, что сразу закопает труп в торфе. Но не успел. Спугнули. А потом появился Хасаншин. А Ожировский за могилами прячется. Ему-то тоже холодно. Вот он и решает (это он сам мне потом рассказывал): если еще десять минут этот милиционер не уйдет, я его тоже убью и обоих сразу закопаю.
— И убил бы?!
— А что ему терять? Я же вам говорю: зверь. Он отлично знал: одна ли смерть на его совести, две ли, попадется — все равно расстрел...
И вот только тут и, наверное, потому, что рассказывает обо всем этом сам Николай Васильевич, — только тут я начинаю по-настоящему понимать, какое же огромное и гуманное дело сделал этот человек, избавив ни в чем не повинных людей от опасности, заключенной в самом существовании Ожировского.
А в изложении Шевченко это выглядит до того простым: приехал, расследовал, нашел преступника, передал его правосудию, — что слушаешь и ловишь себя на мысли: «А ведь и впрямь ничего особенного! Ровным счетом ничего. Я не следователь и то, наверное, справился бы!»
А он, будто читая мои мысли, внезапно говорит:
— Коробейников наш был мудрым человеком! Я всю жизнь буду благодарен обстоятельствам, которые свели меня с ним именно в самом начале работы. Ведь поначалу у новичка, знаете как: все на крайних полюсах. «Либо — либо», ничего промежуточного. Либо преступление кажется тебе до того запутанным, что не только тебе, а и вообще никому в нем не разобраться. Либо думаешь: просто, как дважды два, и чего это я беспокоился, ночей не спал?.. Так вот он нам, салажатам, любил повторять: «Всякое дело становится простым только тогда, когда ты его довел до конца. Но и нет ни одного дела, которое до конца довести невозможно. Если что-то не получается, ищи причину прежде всего в себе...»
Я уже в который раз слышу от Шевченко фамилию Коробейникова, и, естественно, меня это заинтересовывает.