Слезинка сорвалась с ресниц и прокатилась по ее щеке. Я поймал ее ртом, ощутив соль и горечь.
- Брендон, ты сказал… - пролепетала Алексис, глядя на меня огромными наивными глазами.
- Тшшш. – Я положил палец на ее губы. - Иди ко мне, красивая девочка. Позволь любить тебя.
Глава 17. Рай и ад
Алексис
- Иди ко мне, красивая девочка. Позволь любить тебя.
Едва Брендон произнес эти слова, кажется, я умерла и попала в рай. Мой рай – номер в Вегасе, хмельная голова кругом от алкоголя и новых незнакомых чувств. Как ни пыталась я врать себе эти годы, что секс с Брендоном был ошибкой, но в душе все равно знала, что эта ночь волшебная, лучшее и прекрасное, что со мной произошло. Пускай она была отравлена потом, но сама по себе не могла обесцениться. Вино не становится плохим, если в него добавить яд. Оно все еще хранит купаж и аромат, хмель и терпкость, хоть и убивает того, кто пригубит.
Так и я, лелея глупые воспоминания, травила себя иногда, стараясь игнорировать боль и спазмы нервенной рвоты.
Но сегодня Брендон словно отделил мой яд от вина, позволяя испить чистого удовольствия без горечи страданий.
Едва он сказал, что любит, я уже не помнила ничего. Ни доминиканца с его отвратительным предложением, ни своей злости, ни всех гадостей, что мы говорили и делали друг другу эти годы. Я просто хотела Брендона Торна. Хотела отдаться, позволить ему. Снова. Опять. Целиком.
Он уложил меня на простыни и осыпал поцелуями, раздевая. Я раскинула руки, словно птица, которая парила. И ведь действительно чувствовала себя как будто в небесах, на невесомых облаках в объятиях сильных, горячих рук, обласканная влажными губами и нежным шепотом слов.
- Алексис, девочка моя. Любимая, - повторял Брендон снова и снова. – Моя. Моя хорошая.
- Твоя. Я твоя, Брен, - откликалась я ему, замечая, как он стискивает меня крепче, целует жарче.
Брен изучил губами все мое тело, но особенно долго задержался на груди. Он творил своим ртом что-то незаконное, заставляя скулить и корчиться, просить, сама не знаю о чем и ерзать под ним от нетерпения.
- Хочу тебя, - выдохнула я.
- О, боже, детка, - прохрипел Торн, – повтори это.
- Хочу тебя, Брен, - поспешила я исполнить его просьбу наслаждаясь тем, как он крепче сжал меня и толкнулся бедрами вперед.
Брендон выпустил изо рта хриплый, гортанный стон, и я, желая услышать этот звук опять, повторяла снова и снова:
- Хочу. Хочу тебя…
Сдирая с него одежду, я умудрялась стонать и целовать его руки, плечи, одновременно подставляя его рту и губам свою грудь.
Мне хотелось ощущать его всем телом, голой кожей, но, когда мы оба наконец избавились от одежды и прижались друг к другу, этого снова оказалось мало.
Последнее и самое сильное желание вскипело в крови. Соединиться. Слиться воедино. Прорасти друг в другу. Отдаться.
Этому нереально было противиться, глупо пытаться игнорировать, бороться, отказываться.
- Моя, - выдохнул Брен мне в губы, наконец давая то, что я так давно желала.
- Твоя, - откликнулась я, раскрываясь навстречу его натиску, принимая его любовь, которая сливалась с моей. – Всегда твоя.
Мы двигались синхронно, и я понимала, что он идеален для меня. Такой неистовый, дикий и одновременно нежный, заботливый. Мне хотелось быть для него лучшей тоже, и я старалась отвечать со всем пылом и страстью, что горели во мне благодаря Брендону.
Когда пожар грозил спалить меня до тла и разорвать финальным взрывом на множество мелких кусочков, я зажмурилась, прижалась к Брену, вцепилась в его плечи, вдавливая ногти в кожу, оставляя следы, простонала:
- Люблю тебя. Я люблю тебя, Брен.
И выгнулась, отпуская все свои страхи, сдержанность и забывая скромности.
Я не помнила толком, что было потом. Мое тело обмякло, а глаза закрывались. Брендон что-то шептал на ухо, укрывая простыней. Но меня больше слов волновали касания его губ и как он щекотно прикусил мочку. Я захихикала, прося пощады и сна.
Кажется, в нашу негу пытался порваться рингтон моего мобильного, но я только согласно промычала, когда Брен сказал, чтобы все шли к черту до утра. И выключил звук.
Я проснулась, когда солнце начало щекотать лицо, расцвечивая небо за окном пожаром финальных всполохов рассвета. Вино давало о себе знать, разбудив меня так рано. Голова не болела, но чуть мутило. Возможно от недосыпа. Брен обнимал меня всю ночь, и до сих пор его тяжелые, горячие руки держали крепко. Он словно заявлял на меня свои права, говорил так, что никуда теперь меня не отпустит. А я и не хотела обратного.