Кеша наклонился к Мишарину:
— Сеня, не проворонь. Граф сейчас двинет ладью.
Сеня застенчиво улыбнулся.
— Ну что же, — сказал наконец Трофим Зубарев, — учитель проживет зиму и уедет. Потом опять к новому привыкать.
— Почему ты так думаешь, Троша? — спросил Захар. — Ты же не знаешь, кто едет, а уже делаешь выводы.
Зубарев покосился на Астафьева, сделал ход и тем же холодным голосом добавил:
— Граждане, внимание: заговорили молчавшие! Может быть, мы услышим что-нибудь интересное о Полтавской битве?
— А разве Татьяна Яковлевна не работает в школе десять лет? А Варвара Ивановна? — возразил Кеша.
— Ты считай, сколько переменилось, а не сколько осталось, — сказал из-за печки Трещенко.
Вбежал Тиня Ойкин, умытый, с приглаженной чолкой, свисавшей на лоб. Следом за ним, как всегда с шумом, влетел Борис Зырянов. Услышав новость, они затеребили Кешу:
— Кто? Математик? Химик? Молодой? Здешний?
— Этого я не знаю.
Интерес к Кешиной новости заметно остыл. Но возросло внимание к мишаринскому загнанному королю. Толя Чернобородов вновь принялся за чтение.
Антон Трещенко, кончив сапожничать, обулся и вышел из-за печки. Притопнул ногой. Оглядел свою работу, вздохнул:
— Хоть бы до праздников дотянуть! Трофим Зубарев на секунду отвлекся от игры:
— Первоклассные джимми. Фирма — «Трещенко и компания».
В это время по коридору часто-часто протопали, и чей-то свежий, чистый голосок вывел:
Антон приоткрыл дверь:
— Зоя, зайди-ка!
В полуоткрытую дверь просунулось раскрасневшееся лицо с бойкими глазами и крутым лбом. Две тоненькие косички спадали на плечи невысокой девушки.
— Здравствуйте, мальчики! Что же вы завтракать не идете? Сегодня тушеное мясо с макаронами и какао. Будет вам нагоняй от Поли за опоздание!
Зубарев изящным движением запер черного короля среди его же пешек и в предвкушении интересного разговора повернулся вместе с табуретом к двери. Сеня Мишарин, ероша волосы, безнадежно поник над своим разгромленным войском.
— Зойка! — раздраженно проскрипел Антон. — Когда же это кончится? Ты опять в первом часу легла!
Лицо Зои словно окаменело, стало злым.
— А тебе что, кислятина? — вызывающе ответила она.
Кеша улыбнулся. И верно, у Антона всегда какое-то недовольное, кислое лицо.
Зубарев вкрадчиво вмешался:
— А вы не грубите, Зоя Вихрева. С вами взрослые разговаривают. Нехорошо! Примерная девочка, с косичками…
У Зои задрожали губы. Она готова была ответить новой дерзостью, но Антон опередил ее:
— Режим нарушаешь! Вот на комсомольском собрании отчитаем тебя! Заладила в клуб бегать!
Зоя встряхнула головой — косички разлетелись в стороны — и убежала, хлопнув дверью.
Тиня Ойкин шлепнул книгой по табуретке:
— Ну чего привязались! Пришла с песней — ушла со слезами. Не так надо!
— Ладно, Малыш, — примирительно сказал Антон, — после разберемся… Ваня, — обратился он к Гладких, — ты весь день лежать будешь?
— Мне нездоровится, — вздохнул тот. — Опешить некуда.
— Не мешай Ванюше, — съязвил Трофим, — он мировые проблемы решает… вместо алгебры…
Тогда Трещенко обратился к Зубареву:
— Ладно, Трофим Иванович, пошли в столовую. Не в моих правилах к завтраку опаздывать.
Он еще раз у самой двери притопнул ногой, испытывая сапог.
Ребята разошлись. В комнате остался только Ванюша Гладких. Он попрежнему лежал на койке, мечтательно устремив глаза на лобастую сопку, видневшуюся в интернатском окне.
2. Новый учитель
— …Тебе удобней: ты секретарь комсомольской организации.
Поля Бирюлина растерянно водила кончиком карандаша по ладони.
Ребята окружили ее, требуя, чтобы она зашла в учительскую. Поля не знала, на что решиться:
— Нет, нет, пусть лучше дежурный… Я же не могу так просто, без предлога…
— Да ведь Захар Астафьев сегодня дежурный, — уговаривали Полю ребята. — Разве от него что узнаешь! Это же Великий Немой!
— Предлог ей нужен!.. — тянул Антон. — Ты же, как-никак, ответственная личность.
— Звонок через три минуты! — нервничал Толя Чернобородов.
— Эх вы… струсили! Давайте я! — крикнул Ойкин.
Тиня пригладил чолку и приоткрыл дверь учительской.
— Здравствуйте! — приветствовал он учителей.
По учительской прохаживался Геннадий Васильевич в огромных растоптанных катанках. Он, как всегда, был взъерошен и обсыпан мелом — белая мука на руках, в волосах, на пиджаке. Походит Геннадий Васильевич, остановится, пожует истерзанный мундштук папиросы и опять начинает свою бесконечную прогулку…