Под окнами, обнявшись, идет шеренга дорогих ему юношей и девушек. Они поют, и Хромов различает чистый, высокий голос Зои, и мягкий, грудной — Линды, и трубный — Бориса, и широкий, просторный — Кеши.
Они поют песню Толи Чернобородова — песню о сопках, весне, юности и счастье.
«Вот так же, — думает Хромов, — шагают в эти дни их сверстники по улице Руставели, по Невскому проспекту, по набережным столицы, по дорогам Тамбовщины, по озаренному огнями Крещатику. Идут — черноокие и голубоглазые, русые и темноволосые, гордые, честные, упрямые — новое поколение Страны Советов.
Доброго плавания тебе, Иннокентий Евсюков! Да раскроет тебе тайга свои недра, Антон Трещенко! Пусть радостные полотна подарит стране твоя «кисть, Захар Астафьев! Пусть прочный металл дадут стране твои маленькие руки, Зоя Вихрева! Пусть стоят наготове твои пушки, Борис Зырянов!..»
Хромов смотрит на запад… Как далека ты, Москва!
Все эти годы он ни разу не почувствовал этих семи тысяч километров, отделяющих Новые Ключи от столицы. Нет, он не расставался ни с Москвой, ни с юностью, ни с кремлевскими звездами…
Учитель прислушивается. Голоса ребят доносятся уже из Заречья, звучат за кедровником, за стадионом — все глуше и глуше звуки песни, они угасают во мгле июньской ночи. И уже иным, а не физическим зрением видит Хромов, как идут они, его ребята, тесно обнявшись, и уже одним сердцем слышит он последние слова простой и задушевной Толиной песни:
1942–1948 гг.
Могоча — Чита.
